Он вошёл в большой зал в центре пещеры. Там стоял огромный чан с беловатой искрящейся жидкостью, в центре была система управления, благодаря которой огромные лопасти размешивали содержимое. Возле чана стоял Король гномов.

– Король, – тот не оборачивался, – Послушай: то, что ты там сказал, это…когда ты хотел рассказать нам об этом? Я думал мы используем баоджи, чтобы просто построить новый дом, ну знаешь, без убийств.

– А что не так? Ты же не думал, что мы так и продолжим прятаться?

– Нет, но думал, что ты скажешь об этом…раньше.

– А ты бы согласился?

– Э-э-э…

– Видишь.

– Но, всё же…

– Тебе не нужно сомневаться, – то был не голос Короля, он говорил женским голосом, который Мухоморник так давно хотел услышать снова.

– Чага.

– Не сомневайся, Мухочек. – Король повернулся, и на его экране появилось лицо Чаги. – Ты должен доверится Королю.

– Чага, – Мухоморник чуть было не начал плакать. – Мне так тебя не хватает.

– Когда поможешь Королю, всё будет хорошо, тебе больше не нужно будет прятаться. И мы снова будем вместе.

– Обещаешь?

– Обещаю тебе.

– Что для этого нужно?

– Приведи к Королю Викторию.

Рыба продолжал нести хаос, ничего не делая. Каратели пытались проникнуть в пещеру, Корде была ранена, гномы планировали активировать бомбу. Он не мог просто стоять, но что он мог? Он не успел ничего предпринять, как услышал крик возле себя.

– Глефа раздавит тощего!

Огромный каратель ударил своей алебардой Рыбу со всей силы. Прозвучал мощный хлопок, и алебарда разломалась, а Рыба продолжал стоять.

– Глефа не понял. Тощий сломал алебарду Глефа? Глефа разрушит тощего голыми руками.

Он стал лупить Рыбу кулаками, но безуспешно.

– Уже сдалась, Корде? – Була торжествовал над ней. Она продолжала лежать, истекая кровью. – Сейчас ты ответишь за все годы страданий.

– Годы страданий… Да что ты знаешь о них?

Корде провела годы, выживая, делая всё только ради себя. До одного рокового дня. Ей пришлось в очередной раз скрываться от преследования. Она скрылась в пещере. Нужно было сидеть тихо, но из глубины она услышала смех. Там она нашла девушку с широкой улыбкой.

– Ты, тихо, – громким шёпотом она накричала на неё, но та продолжала смеяться. – Я сказала: «тихо!»

Опять смех.

– Да помолчи ты, – она закрыла ей рот, но потом тут же убрала. – Ты облизала мою руку?!

Новая порция смеха.

– Да, что с тобой не так?

Нужно было что-то придумать, а не то их услышат.

– Перестань смеяться, слышишь. Тише!

– Ти…ше… (смех)

– Да, тише.

– Тише…(смех)

– Не надо это повторять, просто будь тише.

Она замолчала. Преследование скрылось.

– Наконец-то! Можно уходить.

– Куда…ты?

– Не важно, я ухожу.

– Смешно же.

– Ничего тут смешного нет.

– Почему? Мы в пещере, тут грязно, а мы тут сидим, смешно же (смех).

– О, НЕБО…Ай, я пошла.

– Я с тобой.

– Нет, ты со мной не пойдёшь.

– Почему? Так будет веселее.

– Не будет весело.

– А когда будет?

– Никогда, нет ничего весёлого в моей жизни.

– Я могу тебе помочь.

– С чего бы это?

– Нужно чаще помогать.

– Нужно чаще помогать себе.

– Ещё всегда можно смеяться.

– Ты не прошла через то же, что и я.

– Я прошла…, – громкий истеричный смех.

– Тише ты!

– Я могу смеяться (смех).

– Как тебя зовут?

– Глэдис.

– Я – Корде.

– Смешное имя.

Глэдис увязалась за ней. И как бы Корде не пыталась от неё избавиться, – не получалось. Со временем она поняла, в чём причина смеха Глэдис. Когда против тебя весь мир и у тебя отбирают всякую свободу, единственное, что остаётся, – это или сломаться, или смеяться. Смех заставляет жить дальше и сплачает людей. Смех никому не отнять. Теперь Корде должна выживать не только ради себя, но и ради неё. Глэдис явно пережила что-то похуже, но не потеряла волю к жизни. Тогда почему Корде должна опускать руки? С ней она обрела свою свободу. Если судьба существует, ей остаётся только посмеяться над её капризами. И тогда она поклялась, что больше не будет себя жалеть. Как бы ей не было плохо, что бы она не потеряла, она не должна терять смех.

– Годы, страданий, – она встала перед Булой. – Будешь себя жалеть?

– А ты не жалеешь себя? Чего ты добилась за все эти годы? Прячешься, словно грязный орк.

– Зато я не лгу сама себе. О своей важности, о целях. И не оправдываюсь за каждый свой шаг.

– Не тебе меня судить, я ни о чём не жалею, – он вновь сложился в острый шар и покатился к ней. – Мёртвые не смеются.

Она остановила его рукой, отчего шип проткнул её руку.

– Я тоже ни о чём не жалею. Я прошла достаточно, чтобы это понять, достаточно, чтобы просто посмеяться над этим. А тот, кто не может посмеяться над своей жизнью и запирается в жалости к самому себе, вот кто по-настоящему мёртв!