Мужчине нужно было говорить, он всегда говорил, когда была боль. Так было и в Афганистане при ранении, так было и при спецоперации в Палестине и Никарагуа.

– Еще что, старший сержант три года за ленточкой, – ответил Игорь, пережимая культю.

– Шестое отделение областного КГБ, старший лейтенант Мишин, Артур Викторович, – представился сотрудник, периодически сжимая зубы от боли. – Ничего, в Гомеле сейчас на заводе «Протезист» отличные протезы делают, ты не унывай, паря.

И это он успокаивал Игоря? Или больше убеждал себя?

– Чуть позже и зашить смог бы, но думаю, что медики раньше приедут, я уже послал в деревню к телефону, – Игорь привстал, дел было еще много, а ногу парню он перетянул и бумажку со временем оставил.

– В машине телефон не видел? Он работает, а еще у милиции рации должны быть, я видел, как их терзали твари. Откуда они здесь? Перестреляю всех местных лесников, скоты, кхе-кхе – попытался в порыве злобы закричать Артур, но раскашлялся.

Он, наконец, нашел на кого направить свои эмоции. Это перед парнем он храбрился, не позволял себе терять лицо, внутри же Артур был почти сломлен. Любимая работа закончилась, теперь он инвалид с крайне мизерной пенсией, ну или найдет себе работу сторожем. Кому нужен калека? Ирина, невеста, еще та дамочка, любит богатую жизнь, и Артур ей ее давал. Быть рядом с первым лицом области, при грамотном подходе – это немало. Теперь же она бросит его. Но не это самая страшная проблема, он любил больше смазливое личико Иры, но плохо представлял ее в роли матери, все больше убеждаясь, что эта девица не для семьи. Так что несостоявшаяся невеста пусть идет к черту. Больше всего Артур боялся забвения. Так сложилось, что вся его жизнь, это служба. Армия, командировки в Афганистан, потом КГБ и уже другие страны, боевые товарищи, коллеги, и полное отсутствие друзей из девства и юности. Теперь же он будет никому не нужен, ни отцу, с его уже как пятнадцать лет новой семье, ни матери, которая вообще живет в УССР с новым мужем и его детьми.

Пока Артур предавался рефлексии и переосмысливал свою жизнь, с улыбающимся внешне лицом и пережатой жгутом ногой, Игорь продолжал обследовать автомобили.

Четыре рации, две «Ксюхи» – автоматов АКСМ, но только по одному рожку к каждому, милиционеры не успели поменять магазин. Обнаружил Игорь и еще один труп охранника первого секретаря, тот был растерзан в метрах сорока в сторону болота. В одной руке у сотрудника был пистолет Макарова, и в нем оставались еще три патрона, в левой же кисти был зажат большой нож, который можно было назвать охотничьим, если бы не был огромным, только малость уступающим по размерам римским «гладиусам», что Игорю приходилось видеть в музее в Крыму, когда последний раз, да чего там, и единственный, отдыхал в Ялте.

Проблема состояла в том, что рации работали только на прием между собой, а система связи в черной Волге выдавала только короткие гудки, не реагируя на любой набор номера, ни милиции, ни тех, что знал наизусть Игорь. Уточнение у Артура, все ли он правильно делает, пытаясь воспользоваться аппаратурой, не дало надежды на столь доступный способ связи. Сотрудник придумал в оправдание отсутствию связи в том, что автомобили находились в низине. Но говорил конторщик как-то неуверенно.

– Товарищ Посталовский, извольте ответить, что тут произошло, – перед Игорем, впялив руки в бока, предстал Алексей Михайлович.

– Иди на хрен, Михалыч! – отозвался Солдат, обратив внимание, что к лагерю приближается на коне Шишон. Красивый и сильный конь, не думал, что такие тут могут быть.

После позавчерашней драки с этим местным заводилой, Игорь немного проникся к смышленому мужику, который помог недовести ситуацию до реального побоища.

– Солдат! – выкрикнул за метров пятьдесят лидер деревенской шпаны. – Что тут произошло? Мы видели туман, в деревне тоже он был, так люди просто пропадали там, а потом туман ушел, а у вас тут, как в фильме – одни трупы.

– Привет, Шишон, в тумане были волки, и они погрызли людей, – ответил Игорь, игнорируя Алексея Михайловича.

Сейчас в парне, в расстёгнутым, сплошь окровавленном жутко воняющем бушлате, было меньше всего студента-историка, пусть и заочника. Вбиваемые специальной армейской подготовкой навыки и поведение превалировало, тесня все гражданское, что только могло появиться чуть больше за год после увольнения в запас. Именно так, он не демобилизовался, как срочник, а был в постоянном резерве.

– Че за хрень такая? А где менты? Мусоров вообще вызвали? А то мне не нужно тут быть, еще пришьют соучастие, а я и так условку только отходил, – запричитал Шишон, но не развернул коня, а, напротив, спешился, лихо спрыгнув со спины серого жеребца.

– В деревню послали людей, чтобы позвонили в ментовку, – ответил я на самый адекватный вопрос местного жителя.

– Это правильно, в милицию, прежде всего, пусть они проверят, что ты тут делал. Я видел, как ты брал в руки пистолет и обыскивал тело партийного работника, я все видел, – включил режим «стукача» Алексей Михайлович, не решавшийся ранее встревать в разговор, но тут осмелел.

Игорь спокойно подошел к преподавателю и без замаха, но сильно ударил в челюсть этого «я все видел, стук, стук, стук». Не любил парень приспособленцев и трусов, Алексей Михайлович Шац показался парню и тем и другим, хотя раньше представлялся более адекватным. Сейчас, по крайней мере, он выставлял себя ничтожеством в глазах армейца. Там, на раскопе, Солдат даже уважением проникся к умному начальнику, но тут, когда лагерь завален трупами, когда студенты до сих пор орут, надрывая горло, несвязные слова, он тут в стукача отыгрывает.