— Не слышу сожаления! — усмехнулась я.

— Не дождешься! — послала мне Блага воздушный поцелуй и принялась закатывать рукава. — Ну давай, показывай, чем нас на этот раз радуют модные дома, может чего велико будет.

Мы расстегнули сумку и с лицами заядлых модниц начали оценивать шмотки. Нашим гардеробам до бомонда было, как до Тридевятого царства, у Ольги же вещей попроще не водилось, а щедрости ей не занимать, особенно после того, как в прошлой четверти за мои сочинения, мои практические и мои домашки, ее физиономию повесили на доску почета. Слухи ходят, отец ей за это пони подарил, а тут всего лишь новая лимитированная коллекция от ЛадыЛюкс, которую волхвы благословляют перед каждым показом.

Я скинула валенки и быстро залезла в новые джинсы с дырками на задних карманах. Обереги на такой одежде тоже были, но в большинстве случаев изящной полоской на подгибах, а не на всю штанину.

Мать узнает, — придушит.

Ну хоть сомневаться в качестве шитья не приходилось. Это вам не масс-маркет, у люксовых брендов технологи вмиг работы лишаются за некачественный товар, ведь люди, которые это носят, богатые и успешные, а значит сглазу подвергаются ежесекундно. По силе модное шитье, конечно, в разы уступало материнским стежкам, но лучше уж так, чем в рубахе!

— Издевательство какое-то, — достала Благана блузку из сумки и приложила ее к себе. — У вас за два года вообще размер не изменился.

— Врожденная грация. Не попишешь, — посмеиваясь примеряла я кардиган, с которого даже этикетку не срезали.

— Ты губу-то закатай, грация. Как Теть Ведана тебя еще насильно кормить не начала. Только про таких, как Ольга, говорят: стройная березка, а ты просто худая, как скелет. Чуешь разницу?

— Бе-бе-бе…

Я запрятала платье-рубаху в шкафчик, туда же скинула валенки, и потянулась снимать с себя килограммы серебряных оберегов.

— Ты это, — указала Благана носом на подвеску. — Молвинец хоть оставь.

— Думаешь?.. Он у меня на носках еще есть.

— Ноги-то ноги, но грудь тоже не мешает прикрыть. Я не хочу опять смотреть, как ты присмерти от ОРВ валяешься.

И долго она будет припоминать мне случай трехлетней давности?

Спорить я не стала, вернула кулон на шею, и сама удивилась вырвавшемуся вздоху облегчения. Вряд ли кто-то в школе будет мне завидовать или порчу наводить, но за время каникул я всегда успевала привыкнуть к своей обережной броне, и теперь чувствовала себя все равно что голой. Голой и модной.

Отлично!

Рюкзак с методичками и тетрадями валялся в углу в грязной луже. Я сидела на подоконнике и молча наблюдала, как на брошенной рядом с ним зачетке расплывались отметки. “Зачет, зачет, отлично, зачет, отлично”, — теперь всего лишь чернильные пятна на белых разлинеенных страницах. Я прислонила голову к холодному окну и прикрыла глаза.

Когда мы приходим на этот свет, наша жизнь похожа на новенькую накрахмаленную скатерть. Сначала мы стараемся вышить на ней только самое нужное, переплетаем узоры и смыслы, надежды и опасения, а потом ставим поверх вишневый компот, жареные пирожки, кашу из лебеды, и понимаем — жизнь, это не узоры на скатерти. Это пятна на ней.

Если держать скатерть в чистоте, толку от нее будет, как от муфты, которая вот уже второй год греет полку в шкафу. Жизнь жить надо, не бояться пятен, разочаровываться, обижаться и прощать, злиться и радоваться. Все нужно принимать с одинаковой благодарностью, ведь если плохо сейчас, это для того чтобы потом не было еще хуже, — прописные истины, только что толку, когда применять их на практике не получается!

Я ожидала, что окончание первой сессии принесет как минимум облегчение, но вместо него на голову свалилась депрессия, от которой я теперь силилась избавиться под грустный бит, приглушенный свет и метель за окном.

Дверь в комнату медленно приоткрылась, и в проеме показалось нахмуренное лицо:

— Ноешь еще?

Я отвернулась к окну:

— Отвали.

Третьяк прошел в комнату и тихо прикрыл за собой дверь.

— Я бы отвалил, да у меня из рук все валится!

— Ну простите великодушно! Иди к Олегу жить, наша халупа обречена.

— Да еще чего. Ты сама там больше часа не выдерживаешь, а вчера еще Дашка пошла. Я в няньки не нанимался. И что с зачеткой? Святые боги, Милослава, возьми себя в руки.

— Плевать мне на зачетку, — мямлила я, разглядывая вихри снежинок под фонарями.

— Ну точно, поэтому ты тут сидишь и ноешь.

Треня начал усаживался на другом краю подоконника, теребя мою зачетку в руках.

— Только не говори, что пришел меня успокаивать.

— И не думал. Но перед мамой не мешало бы извиниться.

Я злобно глянула на брата, который наконец-то перестал ерзать, свесил одну ногу к батарее и устроил голову на откос. Шатенистый, сутулый, нос картошкой, — мамкин на миллион процентов, вот и выпендривается. Защитник!