— Ну и слава святому Иштвану, — ответил Фаркаш, перекрестился и снова сунул руку за спину.

Эта его убежденная приверженность человеческим способам веры в Создателя была, все же, по-своему обаятельной.

— Между тем, упырей мы пока полностью не исключили, — счел нужным добавить Кайлен.

— Это еще почему?.. — удивился Фаркаш, который в разновидностях воришек разбирался намного лучше, чем в разновидностях немертвых.

— Потому что, Шандор, живой человек, одержимый мороем, вот на такое, — Кайлен указал на тело Сорина, — вполне способен. А следы некротической активности в этом случае только на самом одержимом остались, напрямую контакта с жертвой не было…

— Какой-нибудь другой одержимый тоже мог, — резонно заметил Фаркаш.

— Любой мог, — согласился Кайлен. Версий у них набирался целый букет, а надежно исключить пока что можно было только стрыгоев. Он вздохнул и принялся раздевать Сорина, обряженного, как водится, в самую лучшую одежду. — Господи, как же с людьми бывает сложно! Его ведь потом еще и обратно одевать надо… Ионел, а Сузанна — она покойнику кто?

— Тетка, Николае жена, — пояснил Ионел, сидящий на дальнем конце скамьи, в ногах у покойного. Почему так важно не трогать тело, Кайлен ему объяснить не мог: любые достоверные сведения об эс ши были подпактными всегда, без исключений. Однако в случае с Ионелом его уважения к Кайлену и общей обязательности вполне хватало: сказали не трогать — значит, он не станет.

— Так я и подумал, что тетка, но уточнить никогда лишним не будет… — кивнул Кайлен и тут же поморщился: стоило начать снимать с тела одежду, как его плачевное состояние сделалось еще понятнее. До того было заметно только неестественно вывернутую правую ногу и помятую грудную клетку, теперь же стало понятно, что левая рука у него переломана в трех местах, а шейный платок подвязан так высоко под горло потому, что голова крепится к шее на одном честном слове. — Рана на шее рваная, прижизненная… — принялся сразу перечислять Кайлен те повреждения, которые успел заметить.

В таких обстоятельствах, когда всю команду следствия составляли они с Фаркашем, он привычно выполнял обязанности полицейского медикуса. Практики у него, конечно, было не так много, как у действующего врача, зато вся как на подбор, периодически — с возможностью оценить посмертные и прижизненные повреждения на теле, которое бежит прямо на него с целью отгрызть ему голову. Да и диплом Академии натуралистических наук имелся. Числился там Кайлен, правда, заочно: приходил и сдавал нужные экзамены. А в действительности учился медицине он у собственной матушки, что было, конечно же, намного лучше. Но диплом, в случае чего, мог предъявить.

— Переломы левой руки… один прижизненный… Второй тоже… Третий… гм, посмертный. Прижизненные глубокие ссадины на правом плече, гематома здесь же. Сломаны пятое левое, седьмое и шестое правое ребра, все прижизненно, — продолжил перечислять Кайлен. Что творилось с брюшной полостью — нужно было смотреть отдельно, но сразу было ясно, что ничего хорошего: Сорина накрепко перемотали по всей талии порезанной на широкие полосы простыней, на которой проступило несколько багровых пятен. Так что Кайлен рисковал вместо живота обнаружить гуляш… который, впрочем, согласно заверениям Андры, никто не ел, просто кишки выпустили.

— Эко ему досталось… — хмуро оценил перечисленное Ионел, почесав затылок.

— Самое в этом неприятное, Ионел, что я пока не представляю, кому еще так же достаться может… Но я бы тебе настоятельно советовал затемно вовсе из дому не выходить. И уж тем более не уходить из деревни ни в коем случае.

— Всех бы предупредить надо… — тут же обеспокоился сердобольный Ионел.

— Не надо, — возразил Кайлен. — Паника начнется, только хуже будет. А уж если они вместо того, чтобы паниковать, возьмут мотыги с вилами и в лес пойдут на чудовище охотиться — и вовсе представить трудно, чем дело кончится. Поэтому не надо, как есть — безопаснее, пусть остальные сами своей головой думают, куда им ходит и не ходить. Она у них, в конце концов, не только для того, чтоб кашу есть и кушму носить.

— Вам виднее, господин Кайлен, — пожал плечами Ионел. Видно было, что он не слишком-то согласен, но никому ничего не скажет, потому как вдруг Кайлену и впрямь виднее.

— Ты им лучше скажи, что я тебе сказал, что понятия не имею, кто мог убить Сорина. И капитан Фаркаш — тоже совершенно не представляет, — предложил Кайлен. — Вот тогда они, скорее всего, как один будут по домам сидеть еще до заката, страшась неведомого…

— И вы тоже скажите, — тут же воодушевился Ионел. — Вас они скорей послушают!

«Меня они послушают даже скорей, чем свою родную матушку, если я постараюсь. Только сил на это много надо, а они мне еще для чего-нибудь другого могут пригодиться», — подумал Кайлен, сказав вслух:

— Ты им все-таки свой, — после чего вернулся к констатации повреждений. — Глубокая ссадина на правой руке, прижизненная, две гематомы… нет, три. Гематомы на груди… пускай будут множественные, лень считать, это не принципиально. — Он перевернул труп набок, чтобы осмотреть спину. Голова некрасиво завалилась в сторону. — Шандор, возьми-ка покрывало и подержи его вот тут за плечо. К телу ты прикасаться не будешь, только к покрывалу… Потому что дошло jе мени све до курца, мне две свободные руки для осмотра нужны.