Миновало три года. Пройдя, наконец, медкомиссии, придирчивые к человеку, которого, можно сказать, соскребли с полотна магистрали, Иван получил назначение на должность координатора галактической станции и был вызван на процедуру заочного представления будущих коллег. Кроме Конина в темном зале был инспектор по кадрам. Первым на экране появился начальник Галактической станции Строгов - высокий, худой, совершенно лысый. Разговаривая, он страдальчески морщился, как человек, убежденный, что все на свете идет не так, как хотелось бы. "Сергей Анатольевич - филолог, - сообщил инспектор.
– Работает над проблемами взаимопонимания внутри разноязычного коллектива". На экране показалась очень полная женщина. - Нора Винерт, - инспектор только назвал ее имя. Этого было достаточно: Конин не ожидал, что в такой глуши работает автор "Классической теории ритмов". В последние годы шумную славу, особенно среди молодых фантазеров, снискала лихая гипотеза Винерт о пресловутом "Вариаторе событий". Математик Леопольд Курумба и астрофизик Эдуард Жемайтис произвели на Ивана приятное впечатление, хотя заочное знакомство могло дать лишь приблизительное представление о человеке. Зато огромный детина, появившийся на экране следом за ними, смутил и встревожил Конина. Было похоже, что этого человека он много раз видел, но не мог вспомнить где. Только голос парня был не знаком. - Его уже нет, - объяснил инспектор.
– Вы назначены на его место. Конин хотел было что-то спросить, но, увидев еще одного сотрудника, забыл обо всем. Перехватило дыхание. - Мария Николаевна Ветрова, - представил инспектор.
– Врач-реаниматор, биолог. Работает по программе Винерт. Конин стонал, узнавая чудесные руки, покрытые сетью мельчайших прожилок, мытые, тертые до молодой кожицы, казалось, они умирали от вечной усталости. Какое-то напряжение не давало покоя этим рукам, сжимало их в кулачки, изматывало, требуя вечной готовности к действию. - Вам плохо?
– почувствовав что-то, спросил инспектор, включая свет. - Вы представить себе не можете, - отозвался Иван, - как мне хорошо! - Почему же теперь, - спрашивал себя Конин, стоя у иллюминатора, - когда Маша так близко, мне - действительно плохо? Разумеется и меня тут заочно представили... Она не могла не узнать. Почему же не встретила? А почему должна была встретить? Кто ты такой для нее? Вы были знакомы не более часа. С тех пор пролетело три года. Пожалуйста, можешь связаться по внутренней связи, спросить, как живется, напомнить ей о себе. Чего же ты трусишь? Неизвестность пугает? Но в ней ведь - и утешение и надежда... Иван нажал клавишу. Подумал: "она уже слышит мой вызов, подходит..." Кровь застучала в висках. Раздался щелчок. - Пожалуйста, слушаю вас, - произнес мужской голос. - Здравствуйте. Я ваш новый координатор. Хотелось связаться с Ветровой, да, видно, ошибся. - Вы, не ошиблись, - ответил голос.
– Разве вам не сказали, Мария сейчас в лазарете? Она нездорова. - Что с ней? - Я же сказал вам: "Она нездорова!" - в голосе слышалось раздражение.
– Я не врач. Обращайтесь к фрау Винерт! Связь прервали. Конин уже догадался, с кем он сейчас говорил.

В день отлета на астровокзале к нему подошел незнакомец. - Простите, я краем уха услышал, к-куда вы держите путь. Далече же вас з-забросили!
– человек говорил очень быстро, чуть-чуть заикаясь, словно избавлялся от боли.
– Я эту станцию з-знаю. У меня там п-приятель - Эдик Жемайтис. Ну, не то что б п-приятель... Вместе кончали. Эдик немножечко не от мира сего. Вечно грыз ногти. Помешан на астрофизике. З-звездное облако - не ч-человек. Год назад угодил в катастрофу - ч-чудом был оживлен... И новое ч-чудо: Эдик влюбился! В к-кого бы вы думали? В с-собственного реаниматора! П-представляете, вбил себе в голову, что выжил только благодаря ей. Называет ее: "М-моя спасительница". А она смеется: "Т-ты думаешь, я вытащила тебя с того света за ушки?" К-кстати, ушки у него в самом деле п-приличные. М-Мария Николаевна - вы ее скоро увидите очаровательная женщина. Она старше его и, мне к-кажется, только жалеет Эдика. П-по-матерински. - Зачем вы все это рассказываете?
– спросил Конин. - Вам разве не интересно? Конин так посмотрел, что незнакомец, выкатив очи, быстренько ретировался, заметив: "Еще одним н-ненормальным будет т-там больше".

Лазарет начинался с просторного холла для посетителей. Тут стояла кушетка с облегающей спинкой. Компанию ей составляли несколько кресел и столиков. На кушетке Конин увидел фигуру донкихотовской худобы и длины. Не успел разглядеть сидевшего, как дверь, вудущая в лазарет, отворилась и в холл вошла женщина, похожая на черное облако, заряженное молниями. Нора Винерт стояла, уперев руки в боки, так ей, видимо, легче было поддерживать торс, и хмуро разглядывала нежданного гостя. Конин почти физически ощущал ее неприязнь. - Простите. Я ваш новый координатор, - сказал Иван и... пожалел о сказанном. - Вы слышали? Этот человек заранее просит прощения!
– женщина обращалась к тому, кто сидел на кушетке. Ее низкий голос заполнил пространство холла. Непостижимо! Кому на Земле могло прийти в голову подослать к нам этого соглядатая?!
– она говорила по-немецки и Конин не мог представить себе Винерт, говорящей на ином языке. - Нора, ты снова преувеличиваешь, - подал голос сидевший. - Нисколько! Ты посмотри на него, Леопольд! С ума сойти! О чем они на Земле думают? - Вам нездоровится?
– теперь она обращалась к Ивану. Он отрицательно покачал головой. - Тогда здесь вам нечего делать! - Извините. Я бы хотел увидеться с Ветровой. - Только этого нам не хватало! - Мы были когда-то знакомы...
– попробовал он объяснить, но услышал: "Выкиньте это из головы!" - В чем дело? Что происходит? - Я вижу, вам страшно!
– невысокая плотная, Винерт стояла к нему в пол-оборота. Лицо казалось надменным.
– Разве вас не тревожит судьба человека, на место которого вы сюда прибыли? О, вы бы многое дали, чтобы узнать, как все было! - Действительно - согласился Иван, - здесь много неясного, и я как-нибудь этим займусь. - Ну, вот что - она посмотрела ему в глаза, - хватит поясничать! Вы успокоитесь, если признаюсь, что это я заманила координатора в блок расщепления? Все! И больше у вас не должно быть вопросов! Что вы стоите? Идите и сообщайте, куда считаете нужным! Только оставьте нас тут в покое!
– Винерт стояла величественная, уничтожающе грозная.
– Мой вам совет Возвращайтесь на Землю! Чем скорее, тем лучше. Иван отступил: нельзя идти напролом, тем более, если не видишь - куда. Спустя три минуты, услышав сзади шаги, оглянулся: его догонял Леопольд Курумба - высокий темнокожий старик, которого он только что видел в холле. Лицо освещали добрые глаза. Толстые губы-подушечки улыбались. - Постойте. Куда вы несетесь?
– задыхаясь, причитал он.
– Что за бес в вас сидит? Откуда вы взялись? Конин остановился. - Не обижайтесь на Нору. Она хотя и ворчунья, но, человек справедливый. Господи, я ни разу не видал ее в таком гневе. Чем вы ее достали? - А разве вас я еще не "достал"? - Меня нет. - Значит вы исключение. - Нет, в самом деле, вы не должны обижаться!
– энергично жестикулируя, говорил математик. Торчавшие из белого свитера подвижные руки, напоминали известный шедевр: "Уголь на снегу". Речь его то сотрясала воздух напряженными звуками, то переходила в шелестящее бормотание. В коридоре галактической станции звучала поэзия заклинаний. Иван узнал суахили древний язык "черного континента". - Вы не должны обижаться, - настаивал математик.
– Они все еще в шоке после исчезновения координатора. Я могу их понять, хотя видел этого человека всего только раз, да и то мельком, за день до того, как это случилось. - А все-таки, что же случилось? - Спросите что-нибудь легче, - Курумба развел руками.
– Человека хватились после того, как он не ответил на вызов. Стали искать. Прибывшие на станцию эксперты нашли следы его рук на люке, ведущем в камеру расщепителя. Но после люка в приемном бункере никаких следов не было, и нет никаких доказательств, что координатор покинул станцию. Экспертам пришлось ограничиться заключением, что никто из сотрудников к исчезновению координатора не причастен. Конин не останавливал математика, хотя результаты обследования знал еще на Земле. Он не рассчитывал узнать что-то новое, а ждал терпеливо, когда уместно будет спросить о том, что сейчас его больше всего волновало. - Пожалуй, я сам здесь случайно, - объяснялся Курумба.
– По недомыслию взвалил на себя непосильную ношу. Знаете, есть такие проблемы, за которые сразу не знаешь как взяться - мечешься, ищешь спокойного места, где бы бедному теоретику всласть поработать. С Норой мы знакомы давно. Это она меня убедила, что лучшей "пещеры", чем эта станция не найти. Но рассчитывая обрести здесь благословенную тишь, я оказался в водовороте скандала... Не успели нас оставить в покое визитеры и эксперты - заболела Мария Николаевна... - Что с ней?
– невольно вырвалось у Ивана. Но Курумба вдруг замолчал. Конин услышал шорох и оглянулся. Опустив руки по швам за спиной стоял начальник галактической станции. - Прекратите ваши допросы!
– сквозь зубы сказал Строгов.
– Возвращайтесь в каюту! Немедленно!

Когда уже по дороге к себе, Конин услышал музыку, он вспомнил о музыкальном салоне и прошел в неприкрытую дверь, за которой, по его мнению, кто-то не очень удачно импровизировал. В зале стоял полумрак. Видны были только кресла импровизации, обращенные спинками к выходу. Иван постоял, дав привыкнуть глазам. Над спинкой дальнего кресла шевельнулся протуберанец русых волос. - Это Жемайтис - самый близкий ей человек, - догадался Конин, сел в ближайшее кресло и, не включая свой пульт, прислушался. Обрывки мелодий пролетали, как птицы в тумане. Большая часть их была Ивану знакома. Время от времени музыка удаляясь, стихала, а вблизи раздавались какие-то скрипы и шорохи. Словно кто-то притопывал на морозе и хрустел, разминаясь, суставами. Затем стайки мелодий опять воспаряла над горизонтом. Казалось, импровизатор не имеет понятия о гармонии. Все шло в унисон. Дилетант за пультом импровизации сразу себя выдает. Но здесь было полное пренебрежение к звуку - жалкая какафония с накатами и откатами, неожиданными взрывами, паузами и просто скольжение по изогнутой плоскости, как в сновидении. Реальностью было лишь трепетание хохолка и ушей над спинкою кресла. Решив для себя, что это - не музыка, Иван перестал ее слушать, но не слышать совсем - не мог. В импровизациях главное было начать. Каждый звук имеет родство с предыдущим, развивая или отрицая его. Музыкальная канитель опять отодвинулась. А вблизи что-то хрустнуло, простучало, осыпалось. Вдруг... появились следы птичьих лап. Воздух в холодном просторе трещал от вороньих споров. Клубился морозный пар. На ветру тихо свистнула липа. Осыпался розовый иней. В полнеба горела заря. Облака дремали еще среди звезд. А со стороны, откуда шел день, нарастала захватывающая музыкальная тема. На бледное небо, выплыл малиновый краешек солнца... И тут поток звуков сорвался в нечто невыразимое словом. Конин подался вперед: то был ее голос, ее манера смеяться, дышать и смотреть вернее и с большей любовью не передашь. Маша была перед ним, как живая. И он догадался: все, что звучало до этого было лишь страусиное прятанье головы под крыло... Но притворство отброшено, - все перекрыл, нарастая, истошный ошеломляющий вопль. Координатор включил свой встроенный в подлокотник музыкальный пульт. - Остановись!
– зарокотал под потолком басовый аккорд. Конин не ожидал, что может создать столько шума.
– Возьми себя в руки!
– взревело органное многоголосье. И сразу же стало легче дышать. - Вот чего не хватало, - подумал Иван.
– Воздуха. После приводящей в чувство фуги, в такт с ударами сердца застучала токатта. Она была, как "искусственное дыхание для души". От напряжения стало жарко. Русая шапка волос над спинкою кресла исчезла, и музыка оборвалась. - Хватит!
– раздался крик, как будто настроившийся перекричать только что отгремевшие звуки. Конин поднялся. Возле центрального пульта, нажимая клавиши выключения, стоял взлохмаченный человек и стонал: "Довольно! Прошу вас. Не могу больше слушать!" Узнав Ивана, он выпрямился и тряхнул головой, точно желая стряхнуть наваждение. На лице его отразился ужас. - Что с Машей?
– вскричал Иван. Он не мог ни о чем больше думать. Жемайтис опустил голову. Он издал стон, означавший: "Ей очень плохо...". Иван с трудом понимал его речь. - Умоляю! Что у нее? - Не могу объяснить. Ей кажется... Это ужасно! Винерт боится, что не выдержит сердце. Язык Жемайтиса отличался обилием санскритских фонем. Такой островок заповедник праязыка сохранился на юге Прибалтики. На нем говорили высокие и спокойные люди. С Эдуардом все было наоборот: небольшого росточка, подвижный, он принадлежал к исключениям, которые призваны только подтверждать правила. - Я хочу ее видеть!
– сказал Конин. - Это может ее убить! - Неужели я такой страшный?! - Простите, я не берусь объяснять. - Но кто же возмется? Щелкнул динамик внутренней связи. - Эдуард, если вы еще в музыкальном салоне - это был голос Винерт, скорее идите сюда! - Иду!
– крикнул Жемайтис, срываясь с места. Конин посторонился. - Что получается?
– спрашивал он себя.
– В человеке открылось изысканное музыкальное чувство, чтобы, не нарушая аромата слова, он без перевода мог понимать незнакомую речь. Общение превратилось в праздник... Почему же на станции оно доставляет одни неприятности?

3.

Вернувшись в каюту, Конин взглянул в зеркало. -Такой же смешной, как всегда... Почему они здесь от меня шарахаются?
– он прикрыл глаза и опустился в кресло, вспомнив, как однажды уже не сумел понять человека, а после не мог себе это простить. Перед выпуском из академии, в день, когда стало известно распределение, он сидел в нелюдном кафе, предаваясь мечтам. Назначение было желанным, но, Иван всякий раз мучительно расставался со всем, к чему привыкал. Обед подошел к концу, но вставать не хотелось. На душе было чуточку грустно. - Каждый стремится к счастью, - рассуждал он, - а по дороге мы то впадаем в восторг, то в уныние. Эти качели изматывают, заставляя думать, что человек сам не знает, чего добивается. Кто-то спросил: "Тут свободно?" Ваня кивнул, и напротив, сел, пригнув голову, молодой человек с большим лбом, не глядя, нажал кнопку выбора блюд и заговорил: "Назначение получили? Счастливчик! Завидую! Мне еще ждать целый год. Ничего, догоню!" - он говорил это громко резко, выкатив очи. На щеке багровела приметная бородавка. - Не догоните, - покачал головою Конин, подстраиваясь под "шутника". Тот подался вперед через стол и глядел исподлобья. - Могу я узнать, у вас лично какая программа? - Что вам ответить? Приеду на место, осмотрюсь, разберусь в обстановке, буду работать - вот вся программа. - Я не о том!
– "шутник" откинулся в кресле, закинув ножку на ножку. Невероятно! Люди не понимают элементарных вещей!
– бородавка поблекла, а физиономия выражала вселенскую скорбь. - Действительно, не понимаю, - признался Конин.
– О чем вы толкуете? - Что ж, я могу разжевать. Начнем хотя бы с того, что вы не годитесь для нашего дела. Из вас не получится координатора!
– бородавка вопросительно замигала. Камешек брошен - парень ждал не простого ответа, а взрыва. - Возможно вы и правы, - зевнул Конин.
– Пока еще рано судить. "Шутник" навалился на стол. - Вам подобных я называю сонными мухами. Вы из тех, которых следует тормошить, чтобы не спали! - Это имеет значение? - Он еще спрашивает! Кто тормошит, тот - лидер! - Как вы сказали?! - Лидер! Есть такое словечко. Теперь оно не в ходу. Но в чем, как не в лидерстве - предназначение координатора? Он - в курсе всех дел, хотя и не занят добыванием сведений. Знания узкого специалиста ему ни к чему. Менее обремененному интеллектом легче стать вожаком. Если там, куда вас назначили, уже есть по штату начальник, - ему не до лидерства. Это занятый по горло завхоз. А люди не терпят отсутствия лидера. В любом месте должен быть главный. И вот тут без программы не обойтись, потому что надо быть дьявольски ловким, чтобы предвидеть ходы и парировать козни! Ивана больше всего восхищала серьезность "артиста", изображавшего невероятного типа. - Я так не умею, - позавидовал он и, стараясь не улыбаться, спросил: Какие же преимущества лидер имеет сегодня? - Власть! Как во все времена! Спустился "Рог изобилия" (робот-бармен) и бросил перед "артистом" кассету заказанной снеди. - А мне - откровенно признался Конин, - власть представляется невероятной обузой. - Обузой может быть только ответственность... Власть - никогда! вскричал "вождь", открывая кассету. В голосе его слышалось превосходство.
– Эти вещи не следует путать! Власть означает свободу... от любого контроля! Впрочем, вам не понять. Запахло пирожками с капустой. В прозрачной кассете они выглядели соблазнительно, и Конин подумал, что даже сейчас, отобедав, не отказался бы от одного пирожка. Бородавка на щеке "вожака" во всю семафорила. - Я тебя раскусил!
– "шутник" перешел на ты, соскользнул с кресла и, приблизившись, тронул Ванино ухо - Какая прелесть! Ну что, бегемотик, ты слышишь меня своими свиными ушами? Иван не знал, как себя вести, когда "артисты" начинают терять чувство меры. - Оставьте ухо в покое, - попросил он, чувствуя, как напрягаются мышцы и темнеет в глазах. - Ну ты, круглый добряк! Каша рассыпчатая! Ты еще будешь указывать?! "шутник" растопырил пальцы и полез пятерней в лицо. Конин отпрянул. Боишься?
– спросил "вожачок".
– А ну, идиот, поднимайся! Кому говорят! "артист" размахнулся и сильно ударил сзади по шее. Конин только отбросил руку непроизвольным движением... Получив удар в челюсть "шутник" закатился под стол. Ваня нагнулся взглянуть, что он делает: споро перебирая конечностями, "лидер" удалялся, петляя между столами на четвереньках. Конин ушел к себе, бросился на кровать и долго лежал, уставившись в потолок. - Нет - думал он с грустью, - из меня в самом деле не выйдет координатора. Я человека ударил. В самом деле, я - "бегемот и каша рассыпчатая!" - с этими горьким мыслями он и заснул. Потом еще несколько раз Конин видел этого парня издалека - в кафе, в актовом зале, на состязаниях. Если "шутник" ловил на себе его взгляд, то обязательно изображал панический ужас и, пригнувшись, пускался в бега. Эта встреча оставила горький осадок на сердце Ивана.

Стон, разбудивший Конина, выхвативший его из каюты, превратился в долгий тоскливый вопль. Ваня бежал, но ему казалось, он топчется на одном месте. Это было похоже на мучительный сон и длилось целую вечность, пока, наконец, он не уперся в дверь, за которой происходило что-то ужасное. Вопли стали отчаяннее. Створка была заперта изнутри. Кто-то бился о нее с другой стороны. - Откройте!
– закричал Конин.
– Ради бога, откройте! Господи, что происходит? - А вы как будто не знаете?
– Иван узнал голос Строгова и обернулся: филолог, не спеша приближался к двери. В руке у него позвякивал крышкой блестящий цилиндр. - Неужели этот кошмар имеет будничное объяснение?!
– подумал Ваня. - В самом деле не знаете?
– переспросил Сергей Анатольевич. - Не могу же я видеть сквозь дверь! - Тогда не ломайте ее! Вообще, вам тут нечего делать. Ступайте в каюту! - Нет! Не уйду, пока не узнаю, что происходит! - Это может для вас плохо кончиться. - А для вас? Извините, вы очевидно, забыли, я - координатор! И от меня не может быть тайн! - Хорошо, оставайтесь. Только не говорите потом, что не было сказано. - Обещаю. Строгов приблизился к двери. - Все-таки отойдите подальше. И не дергайтесь!
– быстрым движением он повернул в замке ключ и нажал на ручку... Дверь распахнулась. И в ту же секунду какое-то длинное тело, вырвавшись из каюты, сверкая очами, бросилось прямо к Ивану. Координатор успел прикрыть голову и отвернуться. Что-то ударило в спину, сбило с ног, придавило к полу. Сверкнули клыки. Конин чувствовал кожей чье-то дыхание. Стоило отнять руку, он ощутил на лице горячую ткань, подобную губке. - Зевс, назад!
– крикнул Строгов. Иван вскочил на ноги - только теперь он увидел громадного куна. Дома их называют еще львособаками. Ростом с теленка, взрослый кун обладает силою льва. Он бесстрашен. А чувства свои выражает по человеческий. Больше животное не нападало, а всхлипывало, прижавшись к ногам Ивана,. - Значит тебя зовут Зевс? Как странно... - Что тут странного?
– проворчал Сергей Анатольевич. - Почему не Юпитер, - Конин провел рукой по спине львособаки.
– Что с тобой, Зевс? На тебе - только кожа, да кости! - Он не ест с того дня, как исчез наш координатор. - Кун его? - Они были друзьями, хотя пес и прилетел с Ветровой, - на этот раз филолог расщедрился на слова.
– Мы запираем его, чтобы не пускать в лазарет. - Чья каюта?. - Того, кто исчез. - Значит можно со мной разговаривать по-человечески - подумал Иван, склоняясь к Зевсу. - Бедный, мой Громовержец, я тебя так понимаю... Но жить как-то надо. Кун задрал голову и лизнул человека в лицо. Координатор обнял его обвисшую гриву. - Постарайся быть умницей. Я помогу. Голова Строгова покрылась испариной. В волнении, доставая платок, он едва удержал цилиндр. Соскользнувшая крышка покатилась кругами, оглашая палубу кваканьем. Из раскрытой посудины шел аппетитный запах. - Там у вас что-нибудь вкусненькое?
– поинтересовался Иван. Строгов кочнул головой. - Какой раз приношу! Все равно есть не будет. - Дайте мне, - Иван опустился на пол, расположил судок меж колен, обхватив тощую гриву, притянул Зевса к себе и, ткнув мордой в еду, сказал: - Ешь, маленький. Я тебя очень прошу. Кун фыркнул, замотал головой, облизнул губы и нос, а потом забрался в кастрюлю и не расстался с ней, пока не очистил до блеска. - Молодчина!
– похвалил Конин.
– А теперь пойдем. Здесь тебе нечего делать. Да и мне одному не сладко.

* * *

Только они появились в каюте, раздался голос в динамике: "Вы теперь отвечаете за животное, - предупреждал Строгов.
– Не смейте пускать его в лазарет!" Конин отметил: "Опять это голос с другой стороны баррикады. Спросил: Надеюсь, на меня ваш запрет не распространяется?" - И вам там нечего делать! Не вздумайте еще что-то выкинуть! - Я уже что-нибудь выкинул? - Не задавайте лишних вопросов! Сейчас не до вас! - Ей очень плохо?
– ухватился за слово Иван. - Да, очень плохо. Сидите в каюте. Так будет лучше для всех. Конин не стал уточнять, почему "будет лучше", зная, что объяснений наверняка не дождется. Кун лежал на ковре, не отрывая очей от динамика, будто прислушиваясь к чему-то доступному только его утонченному слуху. Ваня сел за рабочий пульт, протянул руки к клавишам. Долгие месяцы в клинике он мечтал, как усядется в кресло, погружаясь в поток информации, самых новых идей, сообщений, гипотез. Они обрушатся на него, готовые оглушить, довести до безумия, опустошить, убедить в бессилии выплыть, выкарабкаться из неудержимой лавины. Сведения потекут с окружающих станций, от координаторов всех существующих зон. Информация такой мощности может разрушить неподготовленный мозг, в считанные секунды заполнить и сжечь клетки памяти. Только мозг координатора - мозг охотник, мозг следопыт - еще может выдержать натиск. Он выискивает параллельные, встречные, противоречивые мысли и результаты, мысли-оборотни, результаты-фантомы. Но координатор - не просто диспетчер. Координатор творец. Он ищет лишь там, где находит скрытые связи с другими потоками, чтобы использовать эти трофеи в виде формул, предупреждений, докладов, направляющих остальные исследования. Иван оторвался от пульта: Кун ходил по каюте, раскачивал головой, издавая звуки, от которых хотелось плакать - львособака по своему причитала. Человек наклонился к зверю, хотел успокоить, сказать что-то ласковое, но слова застревали в горле. - А кто успокоит меня?
– думал Конин.
– Я не могу больше ждать! Ни минуты! Сил моих нет! Все! Пора!

* * *

Чтобы избежать лишних встреч, он решил идти в через аптеку, минуя холл. В помещении, где одну стену занимал робот-фармацефт, а другая - заставлена была контейнерами с медикаментами, он отыскал глазами белую дверь, в палату. Подождав, пока стихнет сердцебиение, Конин снял висевший у двери халат, набросил себе на плечи, оттягивая время долго поправлял, ища застежку, и, наконец, тяжело вздохнув, тронулся с места, похожий на сонную бабочку, волокущую по земле мятые крылья. Ивану казалось, что движется он осторожно, но в углу, где высились горки пробирок, запели разноголосые колокольчики. В палате горел ночник. Пока привыкали глаза, Конин стоял у двери. Ему показалось сначала, что в комнате никого нет. Он даже вздохнул с облегчением... и вдруг увидел Ее... Она лежала на реанимационном ложе, закрытая простынею до подбородка. Светлая, коротко стриженная головка ее была повернута на бок. Лицо обострилось. Веки - опущены. На бледных чуть приоткрытых губах - удивление. Конин двигался, точно плыл, оглушенный гулом в висках, затем опустился на край ее ложа, протянул огромную руку к полу сжатому кулачку, голубевшему на простыне... и содрогнулся от прикосновения, как от удара током. Словно какая-то дверца внутри его застонала, вибрируя, и захлопнулась на защелку. Он чувствовал, что срывается в пропасть. Тело быстро деревенело. В горле беззвучным криком заклокотал ужас падения. От кошмара освобождаются резким движением. Но это - во сне. Конин не сознавал, что творится. Он съежился, сблизил сразу отяжелевшие плечи и, неожиданно распрямив их сильным рывком, сделал отчаянный вздох, от которого ухнуло что-то в груди. И падение прекратилось. Но все еще трудно было дышать. Маша застонала и повернула головку. Конин открыл глаза. Он снова мог видеть и слышать Кто-то со стороны холла трогал ручку двери. Он осторожно убрал ладонь, поднялся и направился к выходу, но перед дверью в аптеку замешкался, оглянулся... и рассмеялся тихонько, приметив на столике под ночником пузатенького болванчика из обожженной глины. "Да это же вылитый я!" В ту же секунду со стороны холла вошла фрау Винерт. При виде Конина, от неожиданности, она припала к стене. Улыбаясь чему-то, он вышел в аптеку, а Маша вдруг повернула головку и застонала. Винерт прикусила губу, чтобы не вскрикнуть, замерла, прислушиваясь к дыханию Ветровой, к шорохам, доносившимся из аптеки, где Иван возился с халатом, вздыхал и шаркал подошвами.