— Очень приятно, Лилиана, — говорю я и осторожно, стараясь сделать это как можно небрежнее, пожимаю Лили маленькую ручку. — Я никогда не видела таких красивых маленьких леди, как ты, Лили.

От моих слов она улыбается.

— А папа говорил, что нет никого красивее моей мамы…

Ивар хмурится. Ему явно неприятно, что Лили упомянула обо мне.

— Скажи, папа, ведь это правда?

— Правда, Лили, правда. Никого прекраснее твоей матери не было. Именно поэтому ты такой ангел.

Он целует Лили в щёку и кладёт на кровать, укутывая в одеяло.

— Она такая странная, — шепчет Лили на ухо Ивару. — Почему она плачет? Её кто-то обидел?

Ивар хмурится и оборачивается на меня. Я сразу же отворачиваюсь и делаю вид, что мне что-то попало в глаза.

— Тебе показалось, дочка, — говорит он. — А теперь спи.

Он гладит её по золотым волосам, и я чувствую, что всё отдала бы сейчас, чтобы обнять дочь.

— Адриана, а ты ещё придёшь ко мне? — спрашивает Лили.

Я делаю шаг ближе к кровати.

— Конечно, если твой отец пожелает, — говорю я, стараясь, чтобы мой голос обрёл хоть какую-то твердость, чувствуя, что едва могу дышать и говорить.

— Приходи завтра на пруд. Там есть утка, которую зовут Говард. Она умная, как собака, и знает команды. Я вас познакомлю. Она не ко всем подходит, но меня не боится.

Слушая голосок Лили, я улыбаюсь и представляю себе, что вокруг нет никого, что есть только я и моя девочка и больше нет ничего, кроме этого мгновения.

— Завтра второй этап отбора, — говорю я, — если я пройду его, я с удовольствием погуляю с тобой.

— Ты ведь сделаешь так, чтобы она прошла второй этап, папа? — спрашивает Лили. — Пожалуйста.

Ивар

— Ты ведь сделаешь так, чтобы она прошла второй этап, папа? — спрашивает Лили. — Пожалуйста.

Проклятье. Я вижу, как горят глаза малышки. И как мне объяснить ей, что её отец не всесилен? До боли сжимаю зубы от досады.

Я привёл Адриану сюда, чтобы она познакомилась с моей дочерью, чтобы убедиться наверняка, хотя мне и не требовалось убеждаться в очевидном. Видно, как белый день, что Лили девочка понравилась. Я боялся, что Лили будет смущена, не захочет видеть Адриану рядом. Но похоже, проблема не в ней. Чего я не ожидал, так это реакции Адрианы.

Она отворачивается от малышки, старается не смотреть на неё и всё время трёт глаза, как будто действительно плачет. Да что с ней такое?

— Не всё в этом мире в моих силах, дочка, — говорю я, укутывая малышку в одеяло. — Будем молиться богам, чтобы ей сопутствовала удача, и тогда она сможет погулять с тобой, и вы будете гулять сколько угодно.

— А можно Адриана мне почитает? — спрашивает Лили.

Я перевожу глаза на Адриану и поднимаю брови вопросительно. Ивар Стормс, привыкший приказывать, волнуется, согласится ли девчонка почитать сказку? Размякло не только моё тело, но и мой дух.

Стоит ли мне беспокоиться? Какая разница… Почему-то рядом с Адрианой всё кажется уже не таким важным, все вещи, что не связаны с нею. А то, что дочка так странно и стремительно прониклась к ней симпатией… Это ли не знак свыше?

Не верю во всю эту чушь, но Лили не так-то просто сходится с людьми. Мне пришлось сменить десять нянечек, прежде чем удалось найти подходящую. А тут... Похоже, она прониклась к Адриане с первого взгляда. Чудо, не иначе.

Но почему её руки дрожат? Она что, не любит детей и всё это ей неприятно? Пытаюсь понять по лицу Адрианы хоть что-то, но я, похоже, перестал видеть людей насквозь с некоторых пор.

Дракон недовольно хмурится, но внимательно наблюдает вместе со мной, как Адриана с едва заметной дрожью в руках принимает большую книгу со сказками от нянечки.

«Если она не любит детей, она не сможет стать хорошей матерью ни для Лили, ни для нашего наследника», — читаю я в глазах дракона то, о чём думаю сам, и сердце моё неспокойно трепещет.

«Девочка просто волнуется. Не хочет ударить в грязь лицом перед князем и его дочерью. Всё же очевидно». Я говорю эти слова, успокаивая самого себя. И мне почти удаётся. Но только почти.

— Какую ты хочешь сказку? — тихим голосом спрашивает Адриана, и от сердца сразу же отступает вся тревога. Я слышу в этом голосе такую любовь и участие, что вспоминаю с горечью собственное детство с холодной безразличной матерью и старыми чопорными няньками, которые испытывали к детям в лучшем случае терпеливое отвращение, а в худшем — подлинную ненависть, которую не особенно скрывали, исполняя свои обязанности.