Я проводил Вику до дома, и мы попрощались. Немного отодвинув букет в сторону, она поцеловала меня в щеку и добавила:

– Спасибо тебе за этот прекрасный вечер! За эти чудесные цветы, – она поправила букет, намекая, что он тяжелый.

Попрощавшись с ней, я пошел в сторону дома. Я чувствовал себя победителем именно сейчас: я не провел с ней ночь, даже не поцеловался с ней по-взрослому – в этом и была победа. И это чувство подняло меня до небес. Я тихо себе сказал: «Да, Сева, походу ты влюбился».

Идя домой не спеша, я рассуждал про себя о таких вещах, от которых внутри все бурлило и цвело. Я не видел ни малейшего повода, чтобы ей не открыться. Она заполнила во мне своей чистотой те ячейки моего сердца, которые были затянуты паутиной и закрыты для всех девушек, что встречались мне на пути. Раньше, как бы я того ни хотел, сердце им не открывалось, а теперь… Я был рад этим новым чувствам, у меня в голове сразу начали возникать какие-то планы на эту девушку, причем так быстро, будто на записи перематывали вперед постройку многоэтажного здания. Зайдя домой, я увидел, что горит свет, хотя время было позднее. Мама вышла из комнаты и со светящими от радости глазами спросила:

– Ну как, сыночек, как встреча? – сказала она с большой заботой, надеясь на мой ответ или даже рассказ.

– Мам, все нормально… – ответил я на ходу и, не заметив маминой искренно чистой радости, быстро зашел в комнату, закрыв за собой дверь. Я переписывался с Викой в сообщениях и не заметил, как начало светать. Лишь под утро я уснул самым счастливым человеком в мире.

Говорят, что любовь обжигает и оставляет глубокую рану. Да, я испытал на себе ожог, но только такой, от которого растопился лед и сердце забилось по-весеннему. Да, любовь меня ранила, но только туда, где постоянно было темно и мертво, и это было именно то ранение, от которого появился пульс жизни, пульс наслаждения. Это была смертельная рана для моего чувства любовного безразличия.

В последующие дни мы встречались уже только вдвоем. Мне было легко с ней общаться, я без труда мог ее развеселить и поднять ей настроение. Ее улыбка, ее смех наполняли мою душу все большей и большей любовью. Мое общение с товарищами процентов на семьдесят оборвалось. Я полностью избегал тех, с кем моя жизнь протекала в прокуренных кабаках, в женских компаниях, и даже тренироваться стал меньше. День за днем, неделя за неделей протекало наше совместное радостное время.

Глава 4

Золотая осень радовала своими красками на листве деревьев. Это была та самая пора года, когда природа напоследок отдает все самое прекрасное и волшебное перед смертельной холодной зимой, подобно человеку, который, узнав о близкой смерти, наслаждается жизнью и проявляет все лучшие качества, хранимые для какого-то особого случая, который так и не произошел.

– Так, сыночек, сумку собрал, ничего не забыл? Документы и денежку прячь во внутренний карман.

– Мам, да остановись, все нормально. Я сейчас, наоборот, из-за твоих слов «спрячь то туда, это сюда» забуду что-нибудь.

Настал тот момент, когда мне нужно было собрать вещи для долгожданной поездки за дипломом о высшем образовании. Я представлял диплом возможностью помочь маме. Мама смотрела на это иначе. Она видела в нем «оберег», который сыграет важную роль в жизни ее сына: диплом поможет зарабатывать больше, чем обычный рабочий; поднимет престиж и придаст уверенность в завтрашнем дне, обеспечив меня и мою будущую семью.

В диплом было вложено много сил и терпения, потрачены немалые деньги, так как учеба была заочной.

Собрав вещи и поставив сумку в прихожей, я выдохнул и сказал вслух:

– Так, ну вроде все собрал…

– Сыночек, начинается. Давай мой руки и дуй в зал.

В зале был накрыт к ужину раскладной стол. На нем стояла наша традиционная еда: жареная картошка, слабосоленая сельдь и салат из свежих овощей с домашним растительным маслом – и с этим всем не могут сравниться блюда ни одного самого дорогого в мире ресторана. С детства мы всегда соблюдали вечернюю традицию: смотрели старые добрые фильмы. Мама приучала нас к этим ценностям, а мы ни капельки не сопротивлялись, и это были самые драгоценные минуты жизни. Мы смеялись над комедиями и смотрели драмы, в конце которых мама плакала.

Помыв руки и зайдя в зал, я присел на диван. На маме была телогрейка, придававшая уют всей комнате, тот самый домашний уют, от которого на душе тепло. По телевизору начался фильм, который я узнал по начальной мелодии. Это был один из наших любимых фильмов – «Весна на Заречной улице». Маме он был особенно интересен, так как судьба героев походила на судьбу ее родителей, моих дедушки и бабушки. Она всегда в конце этого фильма плакала, сколько бы она его ни смотрела. С возрастом и у меня ком в горле становился, и я шутя тихо говорил: «Боже мой, мне захотелось плакать… я превращаюсь в гомика».