— Можно подумать, у нас мало бизнесменов убивают, пусть и уважаемых! — фыркнула Софья Михайловна.

— Но ведь не в аэропорту! В особо охраняемом месте! Где все утыкано видеокамерами! Где в терминал, то есть в зал для пассажиров и встречающих, все проходят через рамки металлоискателя, и никто никакой нож в кармане не пронесет! Худшего места, чтобы убить бизнесмена, который к тому же не живет в крепости, не ездит в броневике и даже охраны не имеет, придумать невозможно. Однако же вот!..

— Да, — нехотя согласилась Софья Михайловна, — весьма странно…

— В том-то и дело! Конечно, там сейчас все проверяют снизу доверху, справа налево и даже по диагонали. Но Олег Романович подозревает, что есть здесь какой-то чисто психологический мотив. Либо связанный с самим Марадинским, либо непосредственно с аэропортом. Преступнику почему-то понадобилось убить этого человека именно в аэропорту. Это исключительно дерзкое преступление. И крайне рискованное. Причем объективные причины никак не просматриваются — Марадинского можно было убить где угодно, а аэропорт от такого инцидента особо не пострадает, никто его услугами пользоваться не перестанет, другого-то ведь нет, и даже генерального директора не уволят, потому что он совершенно новый, человек, всего месяца два работает. Поэтому Купревич предполагает, что тут есть какой-то субъективный момент. Психологический. Вот он и просил подключить Аркадия Михайловича. Да, — упредил возможный вопрос Орехов, — в наших органах есть свои психологи. Но… Олег Романович хочет, чтобы это, с одной стороны, был человек немного в нашем деле понимающий, а с другой, — независимый эксперт, у которого, как говорится, глаз не замыленный. Ну, чтобы он мог посмотреть на ситуацию свежим взглядом и ни на какие наши правила не ориентировался.

— Надо же! — вновь фыркнула Софья Михайловна. — Какой ваш приятель оригинал!

— Совершенно верно, — с готовностью согласился Орехов. — Большой оригинал! У нас таких не шибко любят и в нашей системе особо не держат, — вздохнул он.

— А ваш Купревич все-таки как-то держится?

— Ну… это отдельный случай. Его терпят. Потому что бывают такие… оригинальные дела, с которыми только оригиналам и разбираться. И Олег Романович тут лучше всех.

— Если ваш Купревич лучше всех, то вполне может обойтись без моего братца, который лучше всех только по части обжорства! Тем более, что ваш Купревич — полковник, и все в его распоряжении, а мой Аркадий — не понятно кто, и будет, как приблудный пес!

— Вы совершенно напрасно волнуетесь! — горячо заверил Орехов. — Об Аркадии Михайловиче полностью позаботятся, его всем обеспечат, и с него даже волосинка не упадет!

— Ну, если с него даже пучок волосинок упадет, — заботливая сестра ткнула пальцем в буйную шевелюру Казика, — я это переживу. Но если Аркадий без моего пригляда прибавит хоть килограмм, я заставлю его есть одну капусту, а с вами, Борис Борисович, больше общаться не стану.

И Софья Михайловна демонстративно убрала со стола тарелку с остатками свинины.

Жена ушла от Сергея Дергачева за неделю до серебряной свадьбы. Вообще-то Сергей планировал организовать праздник — не гульбище, конечно, но что-нибудь запоминающееся: в ресторане, с цветами и подарками. В конце концов, за двадцать пять лет он с Оксаной ни разу не отмечал свадебную дату, так что юбилейный повод следовало использовать сполна. Однако жена отказалась. Сначала принялась бубнить нечто невнятное, а потом вздохнула и сказала:

— Я устала от тебя, Сережа. И я от тебя ухожу.

— В каком смысле? — не понял он.

— В прямом.

— То есть мы вот жили с тобой четверть века и даже не ссорились, а сегодня ты то ли не выспалась, то ли переработала, в общем, устала и решила уйти?

Оксана неопределенно покачала головой, усмехнулась, и он вдруг сообразил: да она же шутит! Несколько по-дурацки, но что поделаешь, коли у нее всегда с юмором было не ахти. Он сам тоже далеко не хохмач, так что тут они квиты. Дожили оба до сорока трех лет, а ни анекдот рассказать, ни острое словцо вставить, ни засмеяться в нужный момент толком не научились. Но разве это самый большой грех?

— Ты шутишь, — констатировал он.

— У меня плохо с чувством юмора. Ты же знаешь, — укорила жена.

— Знаю. Поэтому у тебя шутки такие дурацкие.

— Я говорю серьезно, — действительно серьезно сказала Оксана. — Я устала от тебя за эти двадцать пять лет. Нет, я, конечно, не сразу устала, потом долго не понимала, что устала, но вот теперь поняла. В последний год поняла, когда Даша вышла замуж, уехала к мужу, а я осталась только с тобой.

— Значит, наша дочь вышла замуж, и ты расхотела сама быть замужем. За мной. Или…

— Перестань, Сережа! Никакого другого мужчины нет. Даже теоретически. Просто у меня кончились силы.

— Какие силы? — растерялся он. — Почему они кончились? Я разве что-то сделал с твоими силами?

— Да, конечно, я должна тебе объяснить. Я не уверена, что ты меня поймешь, — с досадой произнесла жена, — но я тебе объясню. — Она помолчала и заговорила ровным спокойным тоном человека, который давно все обдумал и все свои думы запомнил, и теперь все озвучит, и ни в чем не спутается. — Сережа, это ведь ты на выпускном вечере в школе предложил, чтобы мы поженились сразу, как восемнадцать лет исполнится.