Из современных я знал, пожалуй, только очень условно молодого Сергея Михалка, который с группой Brutto исполнил песню «Воины света»(8). И Машу Гусарову — она пела про «Сокровище»(9), и глаза начинающих жён снова полыхнули искренней любовью, будто согрев и обняв и без того тёплых и затисканных Тёму и Серёгу.

И вот только мы начали собираться возле той тайной эвакуационной панели у соседнего стола, как меня что-то будто за рукав дёрнуло. На сцене топтался очередной гундосый чтец вслух слаборифмованных стихов под ритмичный «тыц-тыц-тыц», покрытый наколками так, как ни один самый наглухо маргинальный сиделец себе не позволил бы. Я попробовал понять, что же меня тревожит больше — его чёрно-красно-синие руки, шея и лицо? То, что двигался и говорил он явно не в такт своей, с большой натяжкой назовём это музыкой? Или яркая банка какого-то молодёжного энергопойла в руке? Решил, что всё вместе.

— Павлик, почему его не слышно? — спросил я себе в нагрудный карман, уже будто бы привыкнув к тому, что глава группы анализа сидит там чёртиком и очень быстро помогает выправлять редкие косяки.

— Не надо его слышать тут никому, Дим, — впервые за вечер супермозг из кармана ответил с заметной паузой.

— Всё так плохо? — я удивился и подобрался одновременно.

— Он под какой-то злой химией, судя по всему, и ругается… некрасиво, — деликатный Павлик даже эпитет подобрал не сразу.

Подростково-протестная звезда тем временем начала шарить свободной рукой по ремню и поясу богато украшенных рваниной штанов.

— Дай ему звук. Если сможешь — включи фильтр на матюки, — мой голос отпугнул жену и детей, зато подтянул Тёму, у которого ласка и любовь в глазах прятались, поспешно уступая место чёрной злобе. С моей багровой яростью, что начинала пережимать горло, они бы точно спелись. Нашёлся враг, что собирался испортить нам наш праздник? Сам виноват!

— … да класть я хотел на все ваши свадьбы, ваши деньги и ваших суперзвёзд! Я сам — суперстар! Я в Азии тур сделал! Это не то, что ваша Белораша, — бубнил татуированный лидер общественного мнения. Я на всякий случай пожалел обоих — и мнение, и его. Вдруг больше шанса не выдастся?

Головин уже ставил ногу на соседний стул. Ему до травелатора — один большой прыжок. Этот долетит, я его знаю. И расписного чёрта придётся хоронить в спичечном коробке.

— Товарищи офицеры! — мой голос накрыл площадку так, что замерли все: и топавшие с недовольным гулом и свистом трибуны, и ругавшиеся на нескольких языках гости в секторах партера.

— Дайте знать, кто смотрит на этого клоуна прямо сейчас! — попросил я.

На груди и лице того мгновенно появились красные точки лазерных целеуказателей. С десяток. Со всех сторон. В лёгком тумане и свете рампы казалось, будто его уже начало разрывать изнутри, пронзая алыми лучами, уходившими во все стороны. Красиво. Рядом оскалился Артём, готовясь дать команду. Я поёжился — только этого не хватало. Хорошо, что вожди уже уехали.

— Много чести и свинца для такого молодца, — улыбнулся я под нарастающий смех зрителей. В пафосном дурачке на сцене адреналин явно начал усиленно выжигать то, чем он там закинулся, поэтому апломба почти не осталось. А вот на тревожные точечки на груди и руках он смотрел уже с ужасом.

— Кто-то один, — в течение пары секунд на цветастом осталась единственная точка, напротив сердца, остальные погасли. — Надо объяснить мальчику, что ему здесь не рады. Он ошибся праздником, двором, городом и страной. Но не калечить! — вовремя напомнил я, когда отметка целеуказателя хищно поползла в направлении паха. И, кажется, разочарованно вздохнула, услышав последние слова и замерев над полурасстёгнутым ремнём.

Красный огонёк танцевал по замершей столбом восходившей до сих пор «звезде эстрады и поп-культуры». Будто размышляя, как бы и приказ не нарушить, и пошалить получше. Под хохот зала по очереди подсветил оба уха, сделав того похожим на бедолагу-Кевина из фильма «Один дома», над которым всегда издевался старший брат. Пробежался по пальцам левой руки, которую опомнившийся «звездун», взвизгнув, спрятал за спину. Он бы, наверное, давно убежал уже, но платформа, что поднимала на сцену артистов, стояла на месте. А спрыгивать вниз было тоже страшно — высота второго этажа, как-никак.

Издевательская точка то спускалась на ступни, заставляя его прыгать, как в вестернах, то поднималась к голове — и он пытался смахнуть её с носа, будто муху, визжа и вертясь. Наконец, замер, оглядывая себя с подозрением, следя за точкой, успокоившейся, вроде бы, на полу между ботинок.

Выстрела не слышал никто — случайных вооружённых людей на объекте не было, Головин не тот человек. В заметно дрогнувшей банке, что чуть на отлёте держал в правой руке клоун (а теперь восемь тысяч присутствующих и миллиарды зрителей в этом не сомневались) появились две аккуратных дырочки, из которых на сцену полилась какая-то сине-зелёная жижа. «Омывайка? Или тормозуха?» — заинтересованно спросил внутренний фаталист. А на модных штанах разукрашенного начало расплываться пятно. Он понял, видимо, остатками мозгов, что с бегавшим огонёчком играл, как котёнок, совершенно зря. Смерть смотрела на него с другой стороны. Миллионами заряженных стволов. И откуда прилетит следующая пуля — он не знал.

— Ты уйдёшь отсюда сам, своими ногами. И забудешь обратную дорогу. Тебя никто здесь трогать не будет, а вот на улице — берегись, — я говорил спокойно, но что-то в моём голосе было от реалиста. С ним совсем не хотелось спорить.

На огромной видеостене показали толпу, что бесновалась, по-другому не сказать, возле закрытого периметра стадиона. Умей он читать по губам — узнал бы о себе много нового. Хотя, вряд ли…

— Откройте мальчику люк и проводите в безопасное место. Дальше пусть выбирается сам. Иди с миром, болезный. Уходи, и не возвращайся. Здесь тебе не рады, но трогать не станут. Противно. И вообще — мы мирные люди!