Баскертьян рванул Ерёму за шиворот, но поддёвка, рубаха и даже порты разлезлись от рывка, и Еремей остался на камне как есть голый, словно в баню собрался.

— Эге, да ты в камень врос! А не шути с волшебными камнями. Что же мне с тобой делать? Проще всего — тебя убить.

— Не надо… — проблеял Ерёма.

— Сам знаю, что не надо. Тебя убьёшь, получится, что ты хоть полчаса, но колдуном был. Каким? — тёмным, светлым — наплевать. Дрянным колдуном, но был. Такого безобразия я не допущу. Значит, надо тебя из камня извлекать, благо ты уже без штанов сидишь. Портки твои тебя умнее, на чудесном халцедоне не усидели.

В руках у Баскертьяна ничего не было, но всё потребное он откуда-то вынимал. Прежде всего, достал нож и воткнул в тонкую границу, что разделяла камень и живое тело. Брызнула кровь.

— А-а!.. — закричал Ерёма. — Жопу не тронь! Больно!

— Ты что думал? Конечно, больно.

Баскертьян провёл ножом широкий разрез.

— А-а-а!!!

— Ты думал, я по камню резать буду? Волшебные камни так обтёсывать нельзя, а задницу можно обтёсывать как угодно.

— А-а-а! Не надо больше!

— Как это — не надо? Ну-ка, повернись другим боком.

— А-а-а!!! Убери нож!

— Терпи. Это только начало. Прежде я по прямой резал, а теперь надо фигурную резьбу устраивать, по форме жопки. И не вздумай елозить, а то отсеку тебе что-нибудь ценное — и живи, как знаешь.

Баскертьян повалил камень вместе с приросшим Ерёмой на бок и провёл первый фигурный разрез.

Еремей уже не кричал. Он выл. Хрипел, булькал. Ничего человеческого не было в этих звуках, а колдун продолжал деловито ковырять ножом, отделяя живое мясо от камня. При этом он непрерывно бормотал, рассказывая что-то самому себе.

— Ты радуйся, что у нас халцедоновый распадок. Халцедон камень крепкий, не крошится, а то не знаю, как бы тебе жопу вычищать от каменной крошки. Твёрдость у него по шкале Мооса равна семи. Ты, небось, не знаешь, кто таков Моос… Ну чего голосишь? Я тоже не знаю, но ведь не голошу. Теперь здесь подрежем, и будет у нас жопка загляденье. Правда, на ней сидеть не получится, но ты уже своё отсидел. Я кому сказал, не елозить? — а то и вовсе ягодиц не останется. Ещё пара надрезов и освобожу тебя от халцедона. А представь, был бы у нас распадок не халцедоновый, а алмазный, врос бы ты жопой в огромнейший бриллиант и ходил бы посверкивая.

Еремей уже не пытался рыпаться и уклониться от ножа. Его сотрясала тяжёлая икота.

— Вот, кажется и всё. — Баскертьян спихнул изрезанного Ерёму на землю. — Ты смотри, не подыхай прежде времени, мне дурацкий колдун ни к чему. Проваливай отсюда, домой иди.

Камушек, залитый кровью, чародей несколько раз промыл кипятком и выскоблил карчёткой. Всё у него было в запасе, словно он давно собирался проводить такую операцию. Под конец высушил камень, разогрев пристальным взглядом. Получилось чисто, порчи халцедон не претерпел.

Баскертьян уселся на привычное место, перевёл взгляд на лежащего Ерёму.

— Ты что здесь делаешь? Я сказал, убираться прочь.

— Не могу… — просипел Еремей.

— Что за люди негодные, всё самому делать приходится! — добрый волшебник встал, вздёрнул Ерёму, ухватив подмышки, примерился и влепил в окровавленную задницу грандиозный пендель.

Затихающий вой донёсся со стороны ближнего посёлка.