Мальчик зевнул.

— Но нюх у него такой же, как и тысячу лет назад.

«Кассиопея, — подумал мальчик и опустил голову, не желая зевать в лицо незнакомцу. — Завтра дождя не будет, если не накажут, буду кататься на велике».

— У меня его нет, я весь вечер искал хлебзавод.

— И, как видишь, нашёл!

«Может, отправят за хлебом. Тогда в обход через парк с аттракционами и сюда. Через парк и дорога лучше, но… тогда хорошо бы иметь сдачу».

Они прошли канаву со стоячей водой, и к свежести апрельской ночи прибился запах тины и нечистот.

— Боишься?

— Еще как, — вздохнул мальчик.

— Правильно, — кивнул студент. — Я тоже как-то потерялся и вместо того, чтобы бояться незнакомцев, боялся, что скажут дома. Парадокс?

— Потому что с домашними надо жить каждый день, и каждый день они будут пилить за одно и то же.

Студент засмеялся, и это придало ему возраста. По заострённым скулам до самого подбородка спустились две глубокие борозды.

— У тебя всегда так? — спросил он мальчика.

— А у вас разве нет?

— Когда меня пилили, я учился ругаться голосом гитары, то есть пилил аккорды. Ну а потом взял и съехал.

— А меня отдали на скрипку. Но она у меня вот где сидит, — мальчик выпятил подбородок и провел ладонью по горлу. — Про гитару они и слышать не хотят.

— Это хорошо, — улыбнулся студент. — Значит, со слухом у тебя порядок. С таким слухом поймаешь любую фальшь хоть в музыке, хоть в автобусе. Ты когда-нибудь думал про это?

— Не знаю. Я думаю, что бы мне такое сказать маме? Мы почти пришли.

Калитка в их доме была открыта, в окнах горел свет, а со двора доносились голоса. Луна светила ярко, и пользы от неё было больше, чем от уличных фонарей.

Мальчик остановился и снова сказал, что боится, потому что за такое ему много чего будет, но студент накинул капюшон и сказал, что ничего не будет. И ему правда за это ничего не было. И никто ничего не говорил всю ночь и половину следующего дня.