"Здесь лежит Екатерина Вторая, родившаяся в Штеттине 21 апреля (2 мая) 1729 года. Она прибыла в Россию в 1744 г., чтобы выйти замуж за Петра III. Четырнадцати лет от роду она возымела тройное намерение - понравиться своему мужу, Елизавете (правившей тогда императрице Российской.
– Авт.) и народу. Она ничего не забывала, чтобы успеть в этом. В течение 18 лет скуки и уединения она поневоле прочла много книг. Вступив на Российский престол, она желала добра и старалась доставить своим подданным счастие, свободу и собственность. Она легко прощала и не питала ни к кому ненависти. Обходительная, от природы веселонравная, с душою республиканскою и с добрым сердцем, она имела друзей. Работа ей легко давалась, она любила искусства и быть на людях".

Пространные надписи отнюдь не были приняты на гробницах русских государей - ни в Архангельском соборе Московского Кремля, где они покоились начиная с Ивана Калиты, ни в соборе апостолов Петра и Павла в Петропавловской крепости Санкт-Петербурга, ставшем местом упокоения императоров России начиная с Петра I. Однако Екатерина II и не собиралась покоиться в Петропавловском соборе. В завещании она подробно расписала, что - "буде я умру" в Петербурге или на ближней царской даче в Пелле хоронить "в Невском монастыре", то есть в Александро-Невской лавре, "в соборной или погребальной церкви"; если в Царском Селе или Петергофе - на ближнем кладбище; "буде на Москве" - в Донском монастыре или ином ближнем кладбище. Наконец: "Буде в ином месте - на ближнем кладбище".

Можно себе представить, чтобы Екатерина, при жизни почитавшаяся Великой, покоилась - "буде" скончалась бы в дороге, объезжая свою империю, - на скромном погосте заштатного городка, а на могильной плите красовалась бы "веселонравная", но вместе с тем очень самопохвальная надпись? Нет, мы этого представить себе не можем, потому что так не было. Без внимания были оставлены заготовленная эпитафия и завещанные места захоронения. Нарушены были и завещательные распоряжения насчет того, чтобы не перетруждать себя трауром: сразу после погребения "разрешить венчание браки и музыку", через шесть недель "раскрыть все народные увеселения", "носить траур полгода, а не более, а что менее того, то лучше". Траур был расписан на год, "на все четыре квартала" лично наследником Павлом I.

А ведь Екатерина специально приписала в завещании: "Копию с сего для лучшего исполнения положется и положено в таком верном месте, что через долго или коротко нанесет стыд и посрамление неисполнителям сей моей воли". Почему же ослушались?

Бумаги, которые мы тут цитировали, были незаконченными, черновыми и поэтому при желании вполне могли быть сочтены за нечто предварительное и оттого необязательное, а то и вовсе как очередное проявление природного "веселонравия" царицы.

Но зададимся вопросом: чего это Екатерина решила шутить по поводу собственных похорон? Может быть, она вообще несерьезно относилась к российским погребальным традициям, императорским в частности? Ничуть не бывало. Екатерина с гордостью вспоминала, что именно она распоряжалась "траурной комиссией" по смерти императрицы Елизаветы, для чего "брала советы от старых дам" и "в чем на них угодила чрезвычайно". Уже тогда она прекрасно изучила чин императорских похорон. Отличием его, идущим ещё от давних, великокняжеских традиций, было среди прочего долгое прощание с телом - шестинедельное. Вспоминая те прощальные недели, Екатерина II не упустила рассказать о случившихся тогда других похоронах - пышных и скандальных:

"Две недели по кончине покойной Государыни умре граф Петр Иванович Шувалов. За несколько дней до кончины его, он и брат его большой, Александр Иванович Шувалов, были от императора пожалованы в фельдмаршалы... Хотя огромные похороны и при оных великолепные выносы указом покойной Государыни запрещены были, но, однако, господа Шуваловы выпросили у Императора, дабы граф Петр Иванович с великолепной церемонией погребен был; сам Император обещался быть на выносе. В назначенный день ждали очень долго императора, и он не прежде как к полудню в печальный день приехал. Народ же ждал для смотрения церемонии с самого утра, день же был весьма холодный.

От той нетерпеливости произошли разные в народе рассуждения: иные, вспомня табачный того Шувалова откуп*, говорили, что долго его не везут по причине той, что табаком осыпают. Другие говорили, что солью осыпают, приводя на память, что по его проекту накладка на соль последовала. Иные говорили, что его кладут в моржовое сало, понеже моржовое сало на откупе имел и ловлю трески. Тут вспомнили, что ту зиму трески ни за какие деньги получить нельзя, и начали Шувалова бранить и ругать всячески. Наконец тело его повезли из его дома на Мойке в Невский монастырь. Тогдашний генерал-полицмейстер Корф ехал верхом пред огромной церемонией, и он сам мне рассказывал в тот же день, что не было ругательств и бранных слов, коих он бы сам не слышал противу покойника, так что он, вышед из терпения, несколько из ругателей велел схватить и посадить в полицию. Но народ, вступясь за них, отбил было; что видя, он оных отпустить велел, чем предупредил драку и удержал, по его словам, тишину".

Заметим, что тогда уже при дворе произошло разделение на тех, кто связывал свое будущее с Петром III, и на тех, кто готов был видеть истинной правительницей Екатерину. Шуваловы были, безусловно, в противном ей лагере (отношения Екатерины с мужем, напомним, были к тому времени чисто формальные, и, похоже, он готов был отправить жену в ссылку). Однако как бы Екатерине Шуваловы ни были противны, она вряд ли могла измыслить чисто "расейскую" манеру насмешек - народную пародию на ритуальное умащение покойника или на бальзамирование тела, когда в дело якобы идут табак, соль и моржовое сало.