— Хорошо, — раздраженно вздохнул я. — Сверим цены.

Вытащил из рюкзака блокнот с ручкой, перелистнул на чистый лист и вписал «Разрешение на нахождение в квартире». Обвел в кружок. Протянул блокнот. Она не взяла его.

Точно. Совсем забыл.

— Разрешаю тебе использовать блокнот и ручку… пять минут.

Мара кивнула. Когда она дописала свою часть и вернула мне блокнот, я провел черту от своего кружка к ее. Чернила не высохли, и линия не утолстилась. Обмен равноценный.

— Я разрешаю тебе находиться в квартире в обмен на право вредить мне и моим гостям. Вред включает в себя тело и душу. А также в обмен на право входить в спальню без разрешения, — сказал я и поспешно добавил. — И морок.

— Согласна.

Она взорвалась серым дымом, клубы метнулись мне за спину. Я развернулся. Пыль просочилась через щель под дверью, и я остался наедине с самим собой.

— Наконец-то трудный день подошел к концу, — только и пробормотал я.

???

Если обойти поместье этой женщины, можно выйти на террасу. С нее открывался вид на небольшой задний дворик и ряды грядок: пять горизонтальных, параллельных террасе, и две вертикальные. Они собирались в квадрат, а каменные дорожки тянулись между. Даже чудовищам не чужды увлечения. Когда-то эта женщина ухаживала за грядками. К вечеру выходила из поместья, набирала полную лейку с ведрами и копалась в земле. А после захода солнца садилась на одинокое кресло на террасе и смотрела, наслаждалась своей работой. Мне всегда казалось, что она любила помидоры и огурцы больше, чем родных детей.

Но от ухоженных грядок не осталось и следа. Ряды почвы давно поросли травой и сорняками. Эта женщина забросила садоводство год или два назад. На задворках сознания слабенький голосок убеждал меня, что верно второе. Что мое бегство ранило ее. Увы. Скорее виновата старость. Из-за возраста и стремительного старения у этой женщины не осталось сил на любимое дело.

Утром я сразу пошел на задний дворик. В детстве мы с Надей играли здесь днями напролет. Она тащила на террасу игрушки, а я тащился следом за ней.

Надя сидела на кресле и отдаленно напоминала эту женщину. Такая же одинокая. Такая же холодная, будто живое сердце заменили ледышкой. Она держала в пальцах сигарету и выдыхала кольца дыма. Надя выглядела ужасно. В тех же джинсах и черной водолазке, но одежда была потрепана, словно Надя бежала в ней по лесу и пару раз упала. Волосы распущены — кончики едва касались опущенных плеч.

Заметив меня, Надя дернулась.

— Привет, — сказал я.

— … Привет, — приобняла она себя. — Рано ты.

Ее левая рука была перебинтована. Не только ладонь и палец, но и запястье.

Я дошел до середины террасы и сел на ступеньки.

— Не спросишь про сигареты? — донесся из-за спины голос Нади.

— Даже если бы хотел, — пожал я плечами.

— А точно. Я и забыла, — громко выдохнула она. — Мама говорила, что курение — вклад в скорую смерть. Размен жизни на короткое удовольствие.

— Как раз в ее духе.

— Ага. Забавно, но после тех книжек многие ее слова зазвучали иначе. Более зловеще.

Я улыбнулся, но Надя не увидела.

— Знаешь, я попыталась убедить себя, что это плохая шутка. Обошла дом снаружи, взобралась по лестнице на второй этаж библиотеки и взглянула в те «всегда светлые» окна. Даже пыталась их открыть. Только без толку, — выдохнула она. — Перед лицом холодного бытия нет места самообману. Я почти жалею, что мама научила меня так думать. Глядишь, и убедила бы себя в обмане зрения.

У меня не нашлось ответа. Он и не требовался. Надя изливала душу и делилась тревогами. Самым лучшим ответом было молчание. А худшим — слова поддержки.

— Я нашла способ защитить себя. Не спала всю ночь, но нашла. Эй, Тео.

Я повернулся к ней. Она улыбалась. Фальшиво, вымученно, но улыбалась. Надя и сама не верила в свои слова. Но сейчас они удерживали ее от падения в болото обреченности. Туда, попав, куда никогда больше не увидишь света.

— Я могу защитить себя, Тео. Я не беззащитна.

Она поднялась с кресла и кинула тлеющий бычок под ноги.

— Пойдем, — сказала Надя, растерев подошвой остатки сигареты на половицах террасы.

Мы зашли в кабинет. Тайная библиотека была открыта. А на краю рабочего стола лежал комок разноцветных ленточек, какие приклеивают на страницы книг.

Когда Надя переступила порог, она дернулась.

— Какого хрена?

Она застыла на месте, будто уперлась в невидимую стену. Я шагнул к входу в библиотеку.

— Э-это ты сделал? — полушепотом спросила Надя, указывая на комок ленточек.

— Я сразу пошел на террасу.

Она нервно почесала щеку — на бледной коже остались красные следы.