Однако уже совсем скоро ситуация в корне изменилась. Конь-здоровяк начал замедлять ход, и вдруг как-то обессилел и совсем уже отстал. Теперь он плелся едва ли не позади всех, беспомощно оглядываясь по сторонам и то и дело фыркая, как будто ему что-то мешало. Зато неказистая и невзрачная лошадка, выбранная нашим журналистом, резко вырвалась вперед, и, обогнав всех своих соперников, прибыла к финишу самой первой!

— Вот это я и называю скачками, мужики, — расплылся в довольной улыбке журналист.

Ну а реакцию остальных болельщиков трудно было описать словами. Такой смеси криков отчаяния, матерных ругательств и проклятий мне не приходилось слышать уже очень давно. Похоже, весь ипподром действительно поставил на того скакуна, и мы с журналистом оказались если и не единственными, то уж точно в меньшинстве.

После торжественного похода в кассу выяснилось, что вместо вложенной десятки, которую я одолжил для ставки, у Сени в руках оказался уже тридцатник.

— Вот это я понимаю! — довольный победой, воскликнул он. — А еще можно на следующий забег поставит?

— Нужно, — подтвердил наш новый знакомый.

Сеня задумался, видимо размышляю, отдать ли мне червонец сейчас или вложить все тридцать рублей в оборот.

— Че думать, Сень, если раз прокатило, то не факт, что в следующий раз снова прокатит, — пояснил я.

— Мих, а если все-таки прокатит снова? — зашептал он мне на ухо.

Я задумался: что с ними теперь делать? Можно, конечно, просто взять и уйти, оставшись в трехкратном выигрыше, но наш новый товарищ замолвил слово.

— Мужики, следующий забег вообще на верного будет ставка. Но там если ставить, то по-крупному — стольник.

— А если ставка не зайдёт? — Я приподнял бровь.

— Если не зайдёт, то это уже мои проблемы будут, я со своего кармана отдам, — с этими словами он с многозначительным видом приоткрыл свой карман, где был целый пресс советских рублей.

Неплохо так журналисты на скачках поднимают.

— Слово даю! — заверил он, протягивая мне руку.

Слово, конечно не воробей, но вот таких как он слово чаще всего ничего не значит. Однако Сеня и Лев уже насели на меня.

— Миха ну займи, ну пожалуйста.

Я спокойно пояснил ребятам, что на своих ошибках учатся только дураки, а бабки они могут потерять. и те деньги, которые им дали родители с собой на сборы и на первенство РСФСР, они могут проиграть.

— Да ниче страшного! — отмахнулся Лёва.

Хозяин барин, хочется пацанам проверить свои силы и попробовать приумножить выигрыш, пусть пытаются. Но одалживать деньги я никому не стал. Хотят ставить — пусть ставят выигранные тридцать рублей.

— Дерзайте, — подмигнул я.

Наш новый знакомый, конечно, покрутил носом, но согласился

— А нет больше! — заверил я, хотя в моем кармане лежали деньги, вырученные с продажи икры.

— Как знаете, просто это последний забег, — все так же спокойно и, кажется, даже равнодушно пожал плечами наш маргинал. — И я точно знаю результат. Могли бы и крупный куш взять.

— Ми-и-их? — насел на меня Сеня. — Ну дай!

— Дай уехал в Китай, — отрезал я,

Мужичок взял деньги, сунул в карман и пошёл делать ставку.

— Эй! — я встал с места и догнал нашего соседа.

— Чего? — обернулся тот.

— Учти, — отчетливо сказал я, — если надумаешь пацанам голову дурит — по шапке получишь. Причем не так, как шпана щекочет, а по-настоящему! Не зайдёт ставка, значит не зайдёт, голову только не дури, а не первый раз на скачках.

— Да не вопрос, — журналист сделал обиженное лицо. — Я в жизни никогда никого не обманывал. Это не мой подход!

С этими словами он удалился в сторону кассы.

— Сеня, — обратился я к приятелю, — а сходи-ка в сторону кассы, присмотри за нашим пассажиром. Что-то у меня легкое беспокойство по поводу его нескромной персоны.

Сеня отправился вслед за нашим журналистом. Я стоял, задумчиво глядя на ипподром, и думал о том, как бы поблизости не оказалось кого-нибудь из наших динамовцев. Не хватало еще, чтобы Григорию Семеновичу доложили о том, что трое его боксеров ходили на ипподром играть на скачках! Ничего противозаконного в этом, конечно, нет, но возмущаться потом Семёныч будет полдня.

Кстати, о скачках! Забег уже начался, а ни Сени, ни нашего журналиста-кассира-игрока нигде поблизости видно не было.

— Слушай, — обратился я к Леве, — пойдем-ка сходим наших друзей у кассы проведаем.