Воспоминания историка, академика Российской академии наук, научного руководителя Института всеобщей истории РАН Александра Огановича Чубарьяна охватывают значительный временной пласт – от 30-х гг. XX в. до начала третьего десятилетия века XXI-го. Большая их часть посвящена основной деятельности ученого и общественного деятеля – научной дипломатии. Настоящая наука интернациональна, и признанный ученый-историк А.О. Чубарьян (как и многие его коллеги по Академии наук) с начала 60-х гг. XX в. широко и успешно использовал приемы и методы дипломатии в научных контактах с учеными стран Запада и Востока, стремясь содействовать преодолению международной конфронтации. Эту деятельность с еще большим размахом А.О. Чубарьян продолжил и после 1991 г., возглавив несколько совместных международных комиссий историков. Особое значение имело участие автора по разработке подходов к изучению и преподаванию истории в школе. Кроме собственно воспоминаний первая часть книги содержит и специальный раздел, в котором автор подвергает анализу свои научные работы, выполненные в разные периоды жизни. Вторая часть книги составлена из статей и интервью средствам массовой информации в 2013-2021 гг. Книга снабжена значительным фотоиллюстративным рядом.
Издание предназначено не только историкам, преподавателям и студентам, но и всем, кто занимается проблематикой внешней политики и дипломатии, кому интересна историческая наука и ее роль в современном обществе.
Предисловие
Приступая к написанию воспоминаний, я сразу же столкнулся с большими трудностями, поскольку, не имея собственных мемуарных устремлений, подробно не фиксировал огромное количество своих встреч и событий. Но один пример иного отношения к записям всегда сохранялся в моей памяти. Многие годы я был связан с выдающимся ученым, академиком, директором Эрмитажа Б.Б. Пиотровским. После каждой командировки за рубеж Борис Борисович безупречным каллиграфическим почерком записывал, с кем он встречался и каковы его впечатления от людей и от мест, где он бывал.
Позднее после смерти Бориса Борисовича были найдены десятки записных книжек, в которых он фиксировал свои встречи в зарубежных поездках. (Они были опубликованы.) И я понял, что такие записки – бесценный материал для мемуаров и вообще для воспоминаний о жизни и о людях, с которыми я встречался.
Стремясь восполнить досадный пробел, я начал вспоминать свои зарубежные встречи, как бы постфактум посещая страны Европы и США, международные организации, в которых работал. В итоге, когда пару лет назад я решил начать свои мемуары, у меня уже был собран значительный материал.
Но главным, конечно, для меня были собственные воспоминания. Я не хотел писать подробные мемуары обо всех перипетиях и событиях моей жизни, а решил обратиться прежде всего к моим международным контактам. С этим была связана практически вся моя жизнь.
Формально меня побуждали к этому, по крайней мере, два обстоятельства. Прежде всего, мои научные интересы. Так сложилось, что с 60-х годов я занимался историей советской внешней политики, а затем навсегда увлекся европейской историей, связями России с Европой. И это побуждало меня к постоянным контактам с европейскими историками, общественными деятелями, дипломатами.
И второе обстоятельство, повлиявшее на мои зарубежные контакты, заключалось в том, что с конца 1960-х годов я был заместителем председателя Национального комитета советских (а затем и российских) историков. Осуществление международных связей и являлось главной функцией Национального комитета.
В итоге, начиная с 1960-х годов, я участвовал во всех всемирных конгрессах историков, собиравшихся каждые пять лет, во многих десятках международных встреч и конференций. Я побывал почти во всех странах Европы и много раз – в США. Моими партнерами и собеседниками были многие ученые из всех стран Европы и США.
Все эти обстоятельства предопределяли мой выбор при написании воспоминаний. Я решил писать о моих зарубежных контактах, о связях с историками Европы и США.
Из других сторон моей жизни и деятельности я включил в мемуары несколько драматических эпизодов: дело Некрича, «мятежный партком».
Любые мемуары субъективны. Разумеется, и мои впечатления о людях и событиях – это мое личное восприятие. Учитывая нынешние события, все же рискну сказать, что наши связи с Европой в 1960–1980-х годах прошлого века, то есть в острый период холодной войны, и в последующие 1990-е годы создали солидную и весьма разностороннюю систему взаимоотношений зарубежных и отечественных ученых. Мне кажется также, что и люди того времени, наши партнеры во Франции, в Англии, США и в других странах (что, кстати, показывали и международные конгрессы) демонстрировали готовность к международному сотрудничеству.
Сейчас все большую популярность приобретает термин «научная дипломатия». О ней пишут специальные книги и статьи, ей посвящают научные конференции и международные проекты. Как писал известный французский ученый профессор П. Руффини, формула «научной дипломатии» включает в себя своеобразную триаду: «наука для дипломатии», «дипломатия для науки» и «наука в дипломатии».
В сущности, вся моя международная деятельность, начиная с 60-х годов и по настоящее время, может быть названа «научной дипломатией». Я и мои коллеги стремились использовать приемы и методы дипломатии в наших научных контактах, а с другой стороны, мы пытались своими научными контактами содействовать оздоровлению международного климата и смягчению международной напряженности. При этом не следует забывать, что все мои контакты пришлись на годы холодной войны, затем на тот короткий период, который виделся прелюдией к включению России вместе с Западом к широкой международной кооперации, а вскоре оказался предшественником нового обострения отношений России с США и с Европейским Союзом.
Я думаю, что описываемый мною опыт наших международных контактов может быть использован и сегодня.
Мне кажется, что он полезен в двух обстоятельствах. Во-первых, очевидная реальность того, что наука интернациональна и в этой связи она (даже в социально-гуманитарной сфере) оказывается выше или сильнее политической конфронтации и межгосударственных страстей (как в период холодной войны, так и в «санкционное» время). Находясь довольно часто в острых идеологических спорах и дискуссиях, мы с обеих сторон как бы соблюдали «правила игры», не выходя за рамки, определяемые общим убеждениям опасности столкновений.
Во-вторых, исторический опыт международного общения ясно показывает, что это общение (как и дипломатия в целом) основано на компромиссах, на учете интересов и особенностей другой стороны.
Эту совокупность факторов я хотел обозначить и показать в своих воспоминаниях и впечатлениях о моем участии в международном сотрудничестве, начиная с 60-х годов ХХ столетия и по настоящее время.
Вся моя жизнь проходила в Академии наук. Я работал ученым секретарем Отделения истории и, естественно, был в курсе всех событий и перипетий, происходивших не только в Академии наук, но и в идеологической сфере страны в целом. Помимо Отделения я был тесно связан с начала 1958 года до 1968 года с Институтом истории, а затем с Институтом всеобщей истории.