На терминальном пляже клоны смотрели друг на друга, прекрасно сознавая, что выжить суждено только одному: «Украденные лица, украденные имена».
Рэй Олдридж. Украденные лица, украденные имена
Ray Aldridge, Stolen Faces, Stolen Names. Science Fiction Age, March 1995
Illustration by Janet Aulisio Dannheiser
Перевод 07.2021
НОМУН ПРОБУДИЛСЯ НЕЗАДОЛГО ДО захода солнца на пляже из осколков бриллиантов, блестяшки холодили его спину. Он перекатился, встал на колени, и обнаружил себя в толпе людей. Все они были с лицом Номуна.
Семеро Номунов пристально смотрели на него горящими глазами.
Один Номун лежал навзничь у кромки воды, с испачканным кровью ртом. Его мертвые глаза уставились в небо.
Еще один, последний Номун, протягивал руку, чтобы помочь Номуну подняться на ноги.
Номун ухватился за руку и встал, хотя мир все еще покачивался. Он сконцентрировал внимание на том, кто помог ему и увидел свое собственное лицо таким, каким оно могло выглядеть тысячу лет назад. Или десять тысяч лет?
– Спасибо, – сказал Номун.
Улыбка осветила смуглые черты Молодого Номуна.
– Пожалуйста. И кто же ты?
– Номун, – ответил Номун и после того, как произнес это, вдруг понял, что не помнит ничего, кроме своего имени и своего лица. По какой-то причине он не испытал особого удивления; похоже он уже делал подобное открытие много раз ранее.
– Разумеется, – произнес Молодой Номун, и его улыбка стала еще шире. Остальные издали коллективный звук недовольства, что-то вроде негодующего шипения, с примесью пренебрежения. Номун дернулся и выпустил руку Молодого Номуна.
Номун с белыми волосами ухмыльнулся. Подобно прочим, он был одет в комбинезон неопределенного военного покроя, на ткани виднелись темные линялые пятна в тех местах, где были срезаны оружейные подсумки. Жуткого вида шрам рассекал его высокий лоб наискосок, и разрезав сверху вниз левую глазницу, заканчивался глубокой бороздой на щеке. Механический протез, заменявший отсутствующий глаз, слепо отсвечивал металлическим блеском в поврежденной плоти.
Шрам Номун напряг руки и придвинулся поближе.
– Реально, нам следовало убить клона до того, как он проснулся. Это было бы проще простого, – сказал Шрам Номун.
Молодой Номун встал между ними.
– Нет. Ты больше не убьешь никого из нас.
Шрам Номун рассмеялся.
– Ты поступил глупо, остановив меня, клон. Тогда нас было бы только двое. Ты молод и крепок. Как знать, в конце концов, ты мог бы украсть мое имя.
Номун посмотрел на руки Шрам Номуна. Его ладони были толстыми и мозолистыми, пальцы длинными и мускулистыми; эти руки, должно быть, раздавили горло мертвеца. Номун опустил взгляд на свои руки и содрогнулся.
Чтобы отвлечься, он принялся изучать остальных. Их лица были так похожи, что они, казалось, исчезали, оставляя видимыми лишь жестокие эмоции, которые каждый из них испытывал: ненависть, ярость, страх. Номун поднес руки к своему лицу. Кожа была сухой и изборождена глубокими морщинами. Я старик? – спросил он сам у себя.
Номун, одетый в черный шелк и серебристые кружева, шагнул вперед. Нефритовый диск в мочке его уха гармонировал с туманно-зеленым цветом его глаз.
– Не затрагивая вопрос о том, кто мы такие, возможно, нам следует рассмотреть другие моменты, – сказал Нефрит Номун. – Где мы находимся? Кто нас сюда привел? С какой целью?
Изможденного вида Номун, с вживленной в шею химиопомпой, включился в разговор:
– Тебя это беспокоит? – Спросил Помпа Номун, его пальцы пробежались по потертой клавиатуре помпы. Лицо у него внезапно прояснилось, став почти таким же спокойным, как у мертвеца рядом. Он посмотрел вдаль, на закатное море.
– Посмотри… Красота какая.
– Красота? – переспросил Номун, чьи черты лица, казалось, были размягчены столетиями потакания своим прихотям:
– Только гнилоголовый увидит здесь красоту, – сказал Неженка Номун. – Тут холодно, я скоро проголодаюсь, и негде присесть. Свет скоро погаснет. – Неженка Номун бросил боязливый взгляд на кристаллические джунгли позади них.
НОМУН ВПЕРВЫЕ ПОСМОТРЕЛ НА джунгли. В пятидесяти метрах от берега вздымались черные угловатые формы на фоне темнеющего неба; под пологом полыхали медленные импульсы голубого света. Шок узнавания пронзил его, но ни слова, ни образа за этим не последовало.