– Поищем что?

– Обезьяньи яйца. Может быть, я чего-то не понял. – Дикон начал печатать в поисковой строке. – Здесь говорится, что «обезьяньи яйца» – это жаргонное обозначение мужчин, которые из-за раздражений на коже ходят особой походкой, как обезьяны. – Он посмотрел на меня. – Ну и дерьмо. Звучит не так уж приятно. – Он снова перевел взгляд на экран. – Ой! Вы только подумайте! «Обезьяньи яйца» – это еще и несъедобный фрукт, который используют для защиты от насекомых. Он отпугивает пауков.

– Каждый день узнаешь что-то новое, – рассмеялась я.

– Спасибо миссис Винсбангер.

Дикон закатил глаза и убрал телефон.

Черт, у меня уже болели щеки от смеха. Беседа с Диконом заставила меня снова осознать, как мне не хватает общества взрослых людей.

Он взял с подноса свой стакан, и я заметила на его левом запястье татуировку. Мне стало интересно, насколько большой была татуировка. Помимо рисунка, там было какое-то слово, но я увидела лишь конец – «ти». Это что, имя? Рути? Загадка.

У Дикона были большие и самые красивые руки, с яркими венами и грубоватой кожей. Длинные пальцы. Дикон был воплощением мужественности. Я заставила себя отвести от него восхищенный взгляд и сосредоточиться на надписи на стакане, который Дикон держал в руке. Он, похоже, заказал тройную порцию эспрессо без молока. Крепкий напиток для крепкого мужчины.

Он заметил, что я смотрю на его стакан.

– Они неправильно написали мое имя. Бикман. У кого может быть такое имя, черт возьми?

– На самом деле у моего отца, – сказала я, сдерживая улыбку.

– Вы это серьезно?

Улыбнувшись, я покачала головой:

– Нет.

– Ага, Кэрис шутит. Может быть, она не просто ханжа из соседней квартиры.

– Эй! – рассмеялась я.

Дикон подмигнул мне:

– Вы же знаете, что я шучу.

– Ну, я тоже могу похвастать, что мое имя постоянно пишут с ошибкой. По большей части они пишут «Кэрин». – Я пожала плечами. – Такое случается очень часто.

Он посмотрел мне в глаза.

– Кэрис – очень редкое имя. И мне оно очень нравится.

Было что-то в его взгляде. Он фокусировал на вас все свое внимание. И его глаза были похожи на два луча света, которые затмевали весь остальной мир.

Чувствуя, что мои щеки краснеют, я сказала:

– Спасибо. Это валлийское имя.

– Вы валлийка?

– Моя мама наполовину валлийка.

– Это очень красивое имя.

По моему телу пробежали мурашки, словно он похвалил что-то более важное, чем мое имя.

Мои чувства обострились из-за того, что смешались два моих любимых запаха – поразительный запах Дикона и восхитительный аромат эспрессо. И мое тело реагировало на роскошного мужчину, стоявшего передо мной, – того, кто прошлой ночью заставил женщину кричать от удовольствия.

Дикон подошел к дальней стене комнаты. Я с восхищением смотрела на него, а он разглядывал фотографии, стоящие на книжных полках. На большинстве из них была изображена Санни, но он взял в руки одну из моих фотографий. Я замерла, когда он перевел удивленный взгляд с фотографии на меня.

– Вы были балериной?

Я кивнула:

– Да. Была… несколько лет. Но, как видите, больше ею не являюсь.

– Вы были профессиональной балериной?

– Да. Я была примой в балете Манхэттена.

Если и до этого его взгляд казался мне пронизывающим, то он не шел ни в какое сравнение с тем, каким он посмотрел на меня сейчас.

– Вау. – Он снова взглянул на фото. На нем я стояла в позе «арабеск». Он смотрел на фото так долго, что я почувствовала себя неуютно. – Почему вы больше не танцуете?

Я нервно сглотнула, не готовая к такому разговору:

– Я получила травму и вынуждена была завершить карьеру.

Эти слова, произнесенные вслух, оставили привкус горечи у меня во рту.

Дикон застыл, словно был потрясен тем, что случилось со мной:

– Простите. Должно быть, вам пришлось нелегко.

– Да, это было непросто.

Дикон пристально смотрел на меня, и с каждой секундой я все больше чувствовала себя обнаженной.

– Это был самый тяжелый период в моей жизни, – призналась я наконец.

– А что вы делали… потом? Когда уже больше не могли танцевать?

– Я несколько лет работала менеджером в той же компании.

– И что случилось с этой работой?