Орри наблюдал за тем, что произошло возле экипажей, издали. Ему стоило огромных усилий не броситься на помощь Мадлен и не избить Ламотта до бесчувствия. Но она была связана со своим мужем церковным и гражданским законом. Она была женой Джастина, его собственностью. И если бы Орри послушался своих чувств и вмешался, он только ухудшил бы ее положение.

Когда Мадлен взяла себя в руки и вернулась к гостям, продолжавшим шептаться о ней, он восхитился ее храбростью. И мысленно проклял этих людей за насмешливые взгляды, которые они бросали ей в спину. Джордж заметил его волнение. И Купер тоже – он уже достаточно наслушался сплетен о том, как жена Ламотта осмелилась спорить с Кэлхуном.

И Купер, и Джордж пытались поговорить с Орри, но он сбежал от них обоих. Наконец, побродив несколько минут без всякой цели, он заметил Мадлен. Она была одна. И тогда он отбросил осторожность и решительно направился в ее сторону, потому что весь последний час не мог думать ни о чем другом.

– С вами все в порядке? – спросил он.

– Да, да. – (Но это, конечно, было не так, Орри буквально слышал кипевшее в ней возмущение.) – Мы не должны разговаривать наедине.

– Я люблю вас, – трясясь как в лихорадке, выговорил Орри, глядя на носки своих ботинок. – И я не могу видеть, что с вами плохо обращаются. Давайте встретимся завтра. Или послезавтра. Прошу вас…

Мадлен не колебалась:

– Хорошо. Завтра. Где?

Орри быстро объяснил, как дойти до первого безопасного места, какое пришло на ум. Едва он договорил, Мадлен судорожно вздохнула:

– Кто-то идет…

Он шепотом назвал ей время встречи и, когда она торопливо отошла, направился в противоположную сторону. Сердце его бешено колотилось от страха и радости.

Натаниель Грини принадлежал Джону К. Кэлхуну большую часть своей взрослой жизни. Ему было шестьдесят три, и он ненавидел любые разъезды за связанные с ними нервные переживания и вынужденное общение с рабами, которых он считал намного ниже себя.

Гордость Грини питали два обстоятельства. Во-первых, его хозяин был одним из самых выдающихся людей в стране. А во-вторых, Грини входил в число домашних слуг, то есть занимал положение несоизмеримо более высокое, чем у рабов на плантации.

Хотя Грини и родился в этой части штата, он презирал ее жару, вонь и бесконечные болота, кишащие насекомыми. Находясь здесь, он с тоской вспоминал привычные горные пейзажи в окрестностях Форт-Хилла и наполненный прохладой дом Кэлхуна, окруженный цветниками и зелеными аралиями. В Монт-Роял его раздражало буквально все, и эта раздражительность заставляла его преувеличивать некоторую убогость обстановки, в которую он попал.

Очень скоро ему наскучило общество домашних рабов, обступивших столы, накрытые специально для них. У себя дома он пользовался определенными привилегиями, хотя и отлично знал пределы терпения своего хозяина. Сделав тайком пару глотков из фляжки, припрятанной под нарядной льняной курткой, он отправился на поиски развлечений.

Подойдя к зданию кухни, он увидел, как какой-то высокий и мощный негр заносит внутрь дрова для печи. Рядом с кухней было жарко как в аду. Грини хихикнул и стал ждать.

Вскоре раб снова вышел. Грини кивком подозвал его, показал фляжку под полой куртки, а потом произнес с невинной усмешкой:

– Ты явно умираешь от жажды, ниггер. Пойдем в тень, охладишься, выпьешь глоточек виски.

Было видно, как у того загорелись глаза, но он удержался от соблазна.

– Неграм не разрешается пить. Вы сами знаете.

– Конечно знаю. Но сегодня праздник. Да и мистер Кэлхун смотрит на это сквозь пальцы.

Раб бросил тревожный взгляд в сторону столов. Там шли оживленные разговоры, слуги ели, попивали пунш, в котором не было ни грамма алкоголя; время от времени кто-то из них отходил, чтобы выполнить поручения с кухни или кого-нибудь из гостей.

– Рабам с плантации нельзя болтаться рядом с домашними слугами, – сказал негр. – Им это не понравится.

– Эй, я ведь не беспокоюсь, ниггер! А я – домашний слуга самого мистера Кэлхуна, и я тебя приглашаю, так что все в порядке. – Тебя как зовут?

– Приам.

– Знатное имя. Давай-ка, глотни.

Приама действительно мучила жажда. К тому же Натаниель Грини был так убедителен. Поэтому, забыв про осторожность, Приам позволил отвести себя к остальным слугам. Они, конечно, сразу его узнали и встретили весьма недружелюбными взглядами, пока не поняли замысла Грини, а уж он-то старался изо всех сил, подмигивая и жестикулируя за спиной Приама.

Угрюмые взгляды тут же исчезли. Напряженное лицо Приама расслабилось. А Грини с перерывом в три-четыре минуты доставал спрятанную фляжку и прикрывал Приама, пока тот делал глоток. Уже совсем скоро Приам начал весело хихикать и даже смеяться в голос. Остальные рабы, кроме двух женщин, явно не одобрявших такой забавы, усмехались и подталкивали друг друга.

– Еще! – сказал Приам.

– Пожалуй, хватит, – возразил Грини с усмешкой. – Впрочем, попробуй взять.

Он держал фляжку в вытянутой руке. Приам качнулся вперед, пытаясь ее достать, но в последнее мгновение Грини отдернул фляжку в сторону.