— Так, тогда пора действовать другими методами.

— Это какими же?

— Есть у меня одна идейка.

— Ой, Маринка, даже звучит страшно из твоих уст. Что ты придумала?

— Буду петь.

— Где будешь петь?

— А вот около дома и буду петь. Долго они этого не выдержат. Они люди старых взглядов, побояться позора.

— И когда ты такую акцию планируешь?

— А сегодня и начну, чего откладывать на потом.

— Маринка, я с тобой пойти не могу. Мне ехать далеко до тебя. Я пока из деревни выберусь, уже утро наступит.

— Не переживай, я и сама прекрасно справлюсь.

— А может завтра? Я бы первой электричкой примчалась бы.

— Не, Наташка, завтра организуем акцию с плакатами. Вот ими ты и займешься.

— Маринка, какими плакатами еще?

— Наташка, да что тебе сегодня все объяснять надо? Плакаты рисуй. На них надписи: «Не дадим испортить жизнь Летке».

В трубке я услышала дикий хохот.

— Маринка, ой не могу. Ну ты и выдумщица. Откуда это в твоей голове. Слушай, а у меня у бабушки, на чердаке лежит рупор. Вот это точно пригодиться.

— Натали, а ты быстро подключаешься.

— Все, Маринка, пошла рисовать, а ты мне потом расскажи, как акция прошла.

— Конечно, потом позвоню.

Ну, раз решила, значит, назад пути нет. Надо идти петь. Я собралась, накрасилась, и поехала к дому Летки.

Ехать было долговато, но это и хорошо. Мне нужно было подумать, что спеть. Но в голове сразу всплыла песня Булановой «Женская дружба». И я решила, что она прекрасно ляжет на мой голос.

И вот стою я около подъезда, смотрю на Леткины окна и понимаю, что назад пути нет. И я начала петь. Громко, очень громко.

Люди стали вылезать из окон посмотреть на меня сумасшедшую. А я радовалась, радовалась, как сумасшедшая.

Из подъезда вышел Леткин папа.

— Марина, здравствую. Я очень прошу тебя прекрати этот концерт. Послушай, так будет лучше для Леты.

Я остановилась.

— Кто решил, что так будет лучше, вы на нее посмотрите, она же у вас до ручки дошла. Страшная, худая, да на нее без слез не глянешь.

— Марина, это не правда. Мы ее хорошо кормим. Просто мы не хотим повторения.

— Повторения чего? Это могло случиться с каждым. Она просто сильно повредила руку. Это могло случится с каждым. А вы ее, как в тюрьме держите.

— Марина, почему я должен это слушать. Прекрати, а если не прекратишь, я вызову правоохранительные органы, и они прекратят этот цирк.

— Хорошо, сегодня, я уйду, тем более у меня есть планы на вечер, но я не сдамся.

— Марина, прекрати. Родителям виднее, что лучше для их ребенка.

— Вы правы, она ваш ребенок, но замечу, она уже взрослый ребенок. Вы не сможете всю жизнь ограждать ее.

— Всю не сможем, но постараемся максимально долго это делать.

— А что потом? Молчите? А я вам скажу, что потом. Потом она не будет знать, как ей справляться со своими проблемами.

— Марина, я прошу, тебя уходи!

— Счастливо!

— И тебе всего хорошего, родителям привет!

— Обязательно передам.

Я шла по улице. На душе было поганенько. В кармане вибрировал телефон.

— Маринка, ну что там, а то я вся извелась уже?

— Ну, дела не очень. Они и правда непробиваемые.

— На завтра всё в силе или отменяем?

— Всё в силе. Ты прости, нет настроения болтать.

— Что-то случилось?

— А нет, просто удивлена, что люди не хотят слышать никого, кроме себя.

— Маринка, это нормально, для них ты такой же ребенок, как и Летка. Что ты можешь знать о жизни? А ты еще и советы раздаешь.

— Ты права. Только порой возраст не важен.

— Это мы так считаем.

— Ладно, Натусик, завтра встречаемся около Леткиного дома в семь. Я еще подключу Игоря.

— А я тогда Руслана.

— Могу тебя поздравить? Вы с Русланом все же вместе?

— Пока рано поздравлять, но мне кажется, что да. А у вас с Игорем, как?

— Не понимаю, надо он мне или нет. Всё, Наташ, пока, у меня вторая линия.

— Пока.

Второй линии у меня не было. Просто не хотелось разговаривать. За это время моя жизнь резко изменилась. Я и правда ушла из танцев. Родители дали добро на мою съемку. На всех съемках со мной была мама. Это приносило мне хороший заработок. Денег у родителей я больше не просила. С Игорем была определенная симпатия, но не больше. Он меня чем-то вроде бы и зацепил, но как-то назвать это большим, чем симпатия, я не могла. Да и разве может быть любовь в пятнадцать лет?