Насколько я понимал, прежний Андрей Волконский был тем еще избалованным эгоистом, который никогда не работал физически. Вот и пальцы себе отрастил, как у пианиста. Теперь я очень жалел, что не прочитал знаменитую книгу графа Толстого. Но, к счастью, краткое содержание романа я все-таки помнил, да и кино смотрел. Хоть там и про Болконского говорилось, а не про Волконского, но параллели есть. Пусть и со смещением каким-то непонятным, но они просматриваются буквально во всем! Из обрывков воспоминаний это вполне очевидно. Вот, например, лучший друг Андрея тоже Пьер, как в книге. Только не Безухов, а Безруков, но какая, в сущности, разница? Внешне же похож этот полноватый увалень в очках с маленькими круглыми стеклышками на тот книжный образ! Нелинейное какое-то у меня попадание в искаженную книжную реальность…

Размышления мои снова прервались, поскольку телега остановилась возле немаленьких ворот, проделанных в каменной стене и освещенных светом факелов, вставленных в железные настенные подставки справа и слева от створок. Пока мы ехали, вечер уже приблизился к тому незаметному порогу, за которым плавно начинается ночь. И наш возница кричал кому-то в темноту, чтобы ворота поскорее открывали.

Наконец-то ворота открылись, и телега проехала во двор, где мои носилки сразу сгрузили. Только не наполеоновские гренадеры на этот раз понесли их, а какие-то другие люди, мужчины в гражданской одежде. Причем, говорили они между собой не на французском и не на русском, конечно. Местные жители, не иначе. Ведь Аустерлицкая битва проходила, насколько я помнил, где-то в Чехии, в окрестностях города Брно. Значит, на чешском местные говорят. Ничего, найдем с ними общий язык. Западные славяне все-таки.

Но больше, чем братья-славяне, меня заинтересовали запахи еды. Пахло жареным мясом, тушеными овощами, только что выпеченным хлебом и еще чем-то вкусным. И есть мне захотелось ужасно. Ведь принимал пищу в последний раз утром перед сражением. А наступление французских войск на Праценские высоты началось в девятом часу.

Это я уже вспомнил не своей памятью, а памятью моего предшественника в теле, погибшего в бою, с удовлетворением отметив, что остатки его памяти, похоже, все-таки постепенно сливаются с моей собственной. Причем, я обратил внимание, что здешние воспоминания делались ярче, словно проявляясь все четче с каждым часом, в то время, как мои собственные, наоборот, тускнели.

Еще я четко вспомнил, что до атаки на батарею, которую я возглавил, схватив знамя и кинувшись вперед, а потом получив пулю в голову, я находился рядом с Кутузовым при его ставке. И Кутузов злился, что наш император выбрал для битвы не его план, а план австрийцев. Ведь то было сражение трех монархов. Наполеон под Аустерлицем схлестнулся с союзной армией двух императоров: российского Александра и австрийского Франца.

Вообще-то, численное преимущество было на нашей стороне. Наполеону под Аустерлицем противостояли русская и австрийская армии с общим количеством личного состава в 85 тысяч человек. В то время, как у самого Наполеона имелось не более 75 тысяч бойцов. Просто он действовал гораздо решительнее и хитрее, угадав или же получив информацию от своих шпионов, что австрийские генералы, предложившие план битвы, захотят первым делом отрезать французов от дороги к Вене и еще от Дуная, а потом попытаются окружить или оттеснить к северу, к горам. А ради этого союзные войска совершат широкий обходной маневр левым флангом против правого крыла французской армии.

И Наполеон учел, что при таком маневрировании фронт армии союзников неминуемо растянется. Потому император Франции сконцентрировал свои войска по центру, напротив тех самых Праценских высот, создав у командования союзников ложную уверенность в возможности быстрого окружения французской армии, и одновременно приготовив стремительный удар по растянувшемуся противнику. В итоге получилось, что план Наполеона сработал, а союзные силы попали в ловушку своей собственной самоуверенности. Обидно, конечно, но ничего уже не поделаешь. Остается только смириться с этим позорным разгромом.

Впрочем, запахи еды отвлекали меня от мыслей о досадном поражении наших войск, заставляя живот урчать, что, наверное, было неприличным для князя. Ведь здесь же повсюду соблюдается чопорный этикет. А территория Чехии, то есть королевство Богемия, как подсказывали воспоминания прежнего князя Андрея, входит сейчас в состав Священной Римской империи. И этой самой империей формально руководит тот самый наш союзник по антинаполеоновской коалиции Франц II. Его полные имя и титул Франц Иосиф Карл Габсбург-Лотарингский император Священной Римской империи, император Австрии, король Богемии и Венгрии. Вот только владения эти Наполеон у Франца постепенно отбирает.

Между тем, меня внесли на носилках в дом с богатым интерьером. Картинами внутри все стены увешены, а потолки украшены лепниной. На полу хороший паркет. Длинные бархатные шторы бордового цвета на высоких окнах. На первом этаже довольно просторный зал с двумя солидными каминами в торцах, освещенный люстрами с множеством свечей. Кованые перила широкой парадной лестницы, ведущей на верхний этаж. Не совсем дворец, конечно, как те, что у прошлого князя Андрея в воспоминаниях засели, но не меньше, чем какого-то местного помещика особняк. Впрочем, понятно, почему нас сюда привезли. Здесь же устроен госпиталь! Не полевой, а, так сказать, стационарный. И в госпитале как раз раненым ужин раздают.

Ну и нас всех, новоприбывших, кто в сознании был, угощать пытались. Мне повезло, что мои носилки поставили в тепле напротив камина, приподняли тело, подсунув под спину большую подушку, и здешний лекарь, на этот раз безусый и моложавый, кормил меня из серебряной ложки бульоном. А я заново учился в этот момент глотать. Впрочем, бульон оказался вкусным, да и жрать хотелось чертовски, потому научился владеть своим новым ртом и глотательными мышцами достаточно быстро, лишь пару раз поначалу срыгнув, словно беспомощный младенец. Но, лекарь проявил удивительное терпение, вытерев тряпкой результаты моей конфузии.