– Уже встал, дорогой? – заботливо поинтересовался Франсуа, аккуратно расцепляя пальцы Баселя на стаканчике с кофе и конфискуя его.

– Еще не ложился, – осклабился всегда веселый Басель, – и, между прочим, это мой кофе. А ты, насколько я знаю, не любишь капучино.

– А это капучино? – удивился Франсуа. – Готов поспорить, в месте, где ты его взял, он не сильно отличается от латте или эспрессо.

Басель хотел что-то возразить, но, оглядев Франсуа с ног до головы, передумал.

– Что у нас там? – кивнул Франсуа в сторону подъезда.

– О, ты не в курсе?! – простонал Басель. – Старик Солюс тебе не сказал? Так мне надо было подготовить презентацию и расписать все в деталях?

– Сделай одолжение, прикрой фонтан своего остроумия и излагай мысли попроще. Ты же видишь, я пока не в состоянии воспринимать твой искрометный юмор, – проворчал Франсуа, делая первый глоток мутной бурой жижи из бумажного стаканчика.

– Можно и попроще, – добродушно согласился Басель. – Убили Ксавье Седу.

– Того самого? Продюсера «Панацеи»? – пришла пора удивиться Франсуа.

– Того самого. Он здесь живет, – кивнул Басель на окна третьего этажа и поправился: – То есть жил.

– Подозреваемые есть? – деловито поинтересовался Франсуа.

– Один. Но зато какой! – сладострастно простонал Басель и показал глазами куда-то через дорогу.

Франсуа машинально повернулся в указанном направлении и уперся взглядом в рекламный билборд на противоположной стороне улицы. Мужчина на афише прислонился лбом к грифу гитары на манер Антонио Бандераса в Desperado. На его покрытом испариной лице была смесь отчаяния и агрессии. Сплошной ходячий секс. Обложку этого альбома знала вся Франция. Франсуа поперхнулся. Струйка кофе стекла из уголка его рта на светло-бежевое пальто.

– Да ладно! – не поверил он, шаря по карманам в поисках салфетки.

– Ага. Ангел. То бишь Анжело Бертолини, – подтвердил довольный его реакцией Басель и принялся излагать обстоятельства дела: – Они прибыли сюда на квартиру Седу около часа ночи. В час тридцать соседка снизу проснулась от диких воплей и грохота и вызвала полицию. Взломали дверь. А там картина маслом. Он даже скрыться не пытался. Сидел на полу и держал голову Седу у себя на коленях.

– И где он сейчас? – поинтересовался Франсуа.

– Уже увезли, – с готовностью ответил Басель.

– Сознался? – с надеждой закинул удочку Франсуа.

– Даже если нет, – пожал плечами Басель, – дело ясное. Квартира закрыта изнутри. Этот Бертолини весь в кровище Седу. Мы, конечно, дождемся полного отчета с места происшествия, но я тебе и так скажу: на орудии убийства сто пудов его пальчики.

– А чем он его, кстати? – поинтересовался Франсуа, допивая кофе напарника и комкая бумажный стаканчик.

– Сейчас увидишь, – осклабился Басель, – не скажу. Хочу на выражение твоего лица посмотреть. – И он сделал приглашающий жест в сторону подъезда.

– Охрану выстави, – посоветовал Франсуа, берясь за бронзовую ручку входной двери, – через полчаса здесь продыху не будет от журналистов.

Он секунду помедлил, прежде чем зайти в подъезд. Над Парижем занималось прекрасное, ослепительное летнее утро. Солнце окрашивало постройки бульвара в розовый цвет. Воздух еще был свеж и благоухал цветами из Люксембургского сада.

– Кстати, а почему «Ангел»? – спросил он у Баселя, выискивая глазами урну.

Басель лениво пожал плечами:

– Говорят, у него татуировка крыльев на лопатках…

– Ты-то откуда знаешь? – проворчал Франсуа, запуская смятым стаканчиком из-под не оправдавшего ожидания кофе в мусорный бак. Жадно втянул в себя кислород напоследок. Потом решительно дернул дверь парадной и шагнул в темный проем. Впереди его ждали только смерть и тлен.

Жизненная программа Франсуа Мореля выглядела так: стать блестящим детективом криминальной полиции, любящим сыном и мужем, а также заботливым отцом. И со всеми тремя пунктами что-то пошло не так.

Он родился в благополучном семнадцатом округе Парижа и был обожаемым единственным ребенком в семье. Его детство не было отмечено никакими выдающимися событиями. Обычный кареглазый, с шапкой темных волос, милый, чуть застенчивый мальчик, каких много. Он хорошо успевал в школе, играл в футбол и в свободное время музицировал на гитаре. Отец, крупный финансист, и мать, светская львица, мечтали видеть сына в Сорбонне, но в семнадцать лет он вдруг решил изрядно потрепать им нервы своим желанием стать рок-музыкантом. Сколоченная им музыкальная группа исполняла, по их собственному выражению, психоделический рок. На деле они коротали дни за косяком и бренчанием на гитарах, перебиваясь случайными заработками в пригородных клубах. После этого периода жизни решение Франсуа стать полицейским показалось родителям благословением господним. Облегчение их было так велико, что они не стали докапываться до причин столь резкой перемены в их сыне.