Я стала звонить, я звонила на протяжении получаса, собравшись с духом, набравшись смелости, будучи на сильном взводе, решившись перейти Рубикон и сжечь корабли. Все время было занято. В конце концов обнаружилось, что я набираю свой собственный номер.

Тогда мы с Юриком поджарили яичницу, съели по бутерброду с сыром. И вот я, увы, уже не с тем запалом набрала ее номер.

Она взяла трубку.

– Алло?

Я почему-то не сразу откликнулась.

– Алло!..

– Елена Федоровна? Это Маруся.

– Ну, здравствуй, Маруся, - сказала она своим голосом ночным.

Как странно, что мир катится в тартарары, в тумане предвечного хаоса рушатся цивилизации, а голос человека остается неизменным.

– Звоню вам сказать, что расторгаю нашу договоренность, считаю себя свободной и прошу вас отдать мне рукопись.

– Я что, тебе мало заплатила?
– спросила Елена, помолчав.

– Без денег, конечно, не проживешь, - говорю, - но не для этого я написала свою книжку.

– Тогда тебе придется вернуть гонорар.

– Любой издательский договор истек бы за это время. Вы не знаете законов об авторских правах.

Юрик мне подсказывает:

– Я буду с вами судиться.

– Я буду с вами судиться!
– говорю я.

Она сказала:

– Судись.

Тогда я решила забыть об этой рукописи. Забыть и все. Ну, не судиться же с ней, в самом деле! Тем более я тот еще сутяжник. Недавно один мой знакомый писатель - боец, не чета мне!
– рассказывал, как ему где-то отказали в виски, он пошел в другое место - ему и там тоже отказали, он в третье отправился, ему опять отказали!

Я говорю:

– Да что ж это за наваждение! Такому человеку заслуженному в трех местах отказали в виски!!!

– Не "в виски", дура!
– воскликнул он.
– А В ИСКЕ!!! Я тебе рассказываю, как я ходил по судам, а не по кабакам, идиотка!.. Ты и представить себе не можешь, что я уже три года живу на компенсацию морального ущерба!..

Я немного еще погоревала, потом думаю: чего я буду горевать, хрен с ним, мне уж давно пора прибегнуть к технике разочарования. Где ты, подбадривающая трость Гуй-шаня? Опустись на мое плечо, ибо я опять забыла (хотя сколько раз твердил мне в прошлых и позапрошлых кальпах Желтый Владыка!), что важна не честность и преданность, а смутность и непредсказуемость.

Давно сочинил Он свою книгу, давно достиг просветления, а книга Желтого Владыки все еще не вышла в свет, не достигла глаз читателей.

– Настоящая книга не должна быть напечатана, - Он когда еще объяснял мне.
– Мудрые мысли не могут быть прочитаны. Брось эту затею с книгой, не трать попусту времени. Жизнь слишком быстра для слова. Любое наше утверждение вмиг окажется чучелом птицы, чей стеклянный глаз бессмысленно уставится в пустоту. Иди в Царицыно или в другой какой-нибудь парк, там еще не все листья облетели. И посмотри на деревья.

Когда-то, когда я отдала "Загогулину" Елене, у нас за стеной появилась маленькая девочка, она часто плакала ночами, была крикунья, потом - нетрудно догадаться - ее стали учить на фортепиано. А вчера за стенкой случился скандал, и я отчетливо услышала, как она сказала твердым голосом:

– Старики, если вы будете давить, я уйду из дома!

Так шли луны и годы. И ничто не нуждалось в том, чтоб мы это оценивали.

Однажды у меня опять зазвонил телефон. Это была Юля.

– Маруся?
– она окликнула меня.
– Что слышно? Знаешь, когда я у своего дедушки спрашивала: "Что такое старость?", - он отвечал: "Старость - это постоянная усталость и перечитывание классиков". Я почти полностью погрузилась во мрак и не могу читать, вот в чем ужас. Как наркоман, испытываю ломку. Но моя жизнь - фейерверк по сравнению с Леной. Все-таки за ней должен был присматривать здравомыслящий человек. Сколько раз я ей говорила: "Не жалей денег! Возьми коммерческого директора". Она отвечала: "У меня хороший бухгалтер". Ну, откуда ей в чем-нибудь разбираться, если она стюардесса? Все ваши рукописи довела до типографии, а на типографию денег не хватило... "Что ж ты так все истратишь, - я спрашивала, - а на черный день?" Она отвечала мне: "Черный день у меня будет, когда меня уже не будет"... Ты слушаешь?

– Да, - я отзывалась неохотно.

А сама думаю: может уже Елена не быть в моей орбите, а я - в ее? Пусть на карте ее звездного неба вдали виднеется точка "Маруся", но не надо туда посылать ни сигналов, ни радиоволн - ничего. Эти пожизненные связи могут доконать кого угодно.

Мой муж и сын говорят мне:

– Марусенька! У тебя есть места, где застоялось прошлое.

И все выбрасывают мое - старинную бабушкину резиновую грушу для спринцевания - черную, страшную, с длинным изогнутым пластмассовым хоботом, потом чьи-то поднебесно-голубые мужские носки в намертво закрученной стеклянной банке, будто замаринованные.

Я кричу:

– Не выбрасывайте! Они дороги мне как память, только не помню, о ком!..

А сама себя уговариваю: отпускай, отцепляйся, неважно, утонешь ты или взлетишь - и в том и в другом случае тебе откроется тайна скольжения из полноты в пустоту, ты сможешь безупречно следовать потоку жизни.

...Я иду, как лунатик, с тетрадью и карандашом, ожидая хотя бы слабого знака или зова. Мешки! Вы не поверите - мешки рукописных книг - вот мои наблюдения за этим миром. Иногда мне кажется, когда я их сожгу, я просветлюсь, потому что мне станет доступно единство мира. А пока универсум предстает в моих записках раздробленным и слишком многомерным. Единственное спасение - что я наблюдаю его, хотя и со стороны, но не пристальным глазом рептилии, а жарким и любящим взором. Порою чрезмерно жарким, это мешает мне сохранять ясность духа и пребывать в состоянии ребенка, животного, камня, цветка, словом, применить Истину к собственной жизни.