Я держу цепочку в руках, и пока её рассматриваю, замечаю и другую важную деталь — красную нить со знаком бесконечности и рядом медиатор. Я не знаю, что со всем с этим делать, выкинуть рука не поднимется, а хранить смысла нет. Глупо что ли как-то.

— Мы решили всё оставить тут — пугает меня голос папы. — Не решился выкинуть.

— И я не решусь — вздыхаю.

— Марианн, я не буду читать тебе нотаций, поздно уже, да и бессмысленно — с грустью усмехается. — Но ты главное будь честна, хотя бы с собой — кивает. — Был бы я всегда честен, всё было бы по-другому — я понимаю, что он до сих пор винит себя в их гибели. — Но уже ничего не изменить. Поэтому не повторяй моих ошибок.

— Давай — сглатываю. — Отдадим Денискины вещи нуждающимся. Может в фонд какой.

— Ты точно решила? — неуверенно. — Жалеть потом не будешь?

— Нет — мотаю головой. — Время пришло.

— Хорошо — папа обнимает меня и становится так легко и тепло, что не хочется освобождаться от этих объятий. — Алинка уже готова, так что можете идти на свои занятия — улыбается.

— Но…

— Я всё решил. Со студии сам заберу, я буду там неподалёку.

— Хорошо.

Мы спустились вниз, где с максимально недовольным лицом стояла Светка и крутилась вокруг неё Алина.

До студии мы добираемся быстро. Я спокойно отвожу на второй этаж сестру и спускаюсь, ликуя что неприятная встреча не случилось. Но рано. На парковке я сталкиваюсь с Региной, которая явно настроена негативно по отношению ко мне.

— Лаврова! — выкрикивает, от чего сразу всплывают воспоминания о школьном времени и это вызывает громкий смешок. — Я тебя смешу? — злобно.

— Не устраивай скандал — выдыхаю. — Особенно на публику. Это вряд ли скажется положительно на твоей репутации — собираюсь сесть в машину и уехать.

— Я тебе его не отдам! Ты поняла? — не унимается.

— Он не вещь, чтобы его делить — спокойно, наверное, всю агрессию выплеснула на мачеху. Сажусь в машину и уезжаю, девушка ещё что-то выкрикивает, но я уже не слышу и не обращаю на неё внимания.

Остаток дня провожу в ресторане, снова пытаясь вникнуть в бумажки, и из-за этого забываю про встречу, пока мне не напоминает Кирилл.

— Привет — сажусь за стол, где уже сидит Артём.

— Привет — улыбается, и от той улыбки, бабочки в животе оживают, вызывая мурашки, которые расплываются по всему телу. — Как дела?

— Хм — улыбаюсь в ответ. — Светская беседа это разумно — смеюсь.

— Ты согласилась увидится, чтобы точку поставить? — становится серьёзным.

Я молчу около минуты, всматриваясь в глаза Кострова. С ним всё совсем по-другому. Да, не так спокойно, как с Томасом, не так твёрдо, но живое по-настоящему. Он вызывает у меня то, что я не разу не чувствовала с мужем. Меня тянет к нему. К чему эта ложь, нелепая борьба? Я бесконечно благодарна Томасу, но надеюсь он меня поймёт. Должен меня понять.

— Понятно — выдыхает и встаёт.

Я встаю следом, догоняю его уже в холле, и впиваюсь в его губы с такой силой, словно он и есть мой кислород, и если я от них оторвусь, то задохнусь. Его руки прижимают меня ближе, блуждая по моему телу. Когда мы отрываемся друг от друга, ловим восторженные, осуждающие и завистливые взгляды персонала и гостей.

— Для этого я согласилась увидится.

Глава 20

Артём.

Остаток дня не отходил от Марианны. Казалось если отпущу, она передумает и растворится, снова исчезнет из моей жизни.

— Я приезжал к тебе — говорю, глядя в глаза, держа за руку, в пустом кинотеатре, в котором нас только двое, ведь сеанс открыли специально для нас. — В Англию.

— Я знаю — грустно улыбается. — Я была слишком зла, чтобы тебя выслушать. И я прошу прощения за это.

Как только мне исполнилось восемнадцать, я улетел к ней, чтобы всё объяснить, потому что она везде меня заблокировала, для отца Марианны я перестал существовать, возможно он даже хотел меня раздавить, но у него своих проблем хватало. Когда я прилетел, нашёл эту частную школу, где мне сказали, что посещения запрещены. Но я настойчиво звал Марианну, оря как резанный, на весь двор, пока меня не вывела охрана. После этого, какая-то часть моей жизни потеряла свой смысл, и у меня остался только футбол.

Происходящее на экране меня не интересует, от слова совсем. Всё что для меня сейчас важно — это она.

Тяну её на себя, заставляя сесть мне на колени. Впиваюсь губами в её губы. Хочется выпить её без остатка, сделать своей, только своей. Руки блуждают по её телу, изучая каждый сантиметр её горячей, но покрытой мурашками, кожи.

— Стой! — отодвигается, упираясь руками мне в грудь. — Так неправильно — восстанавливает дыхание. — Я никуда не денусь. Но Томас заслуживает нормального обращения и уж тем более расставания. И правды.