Ай да Пушкин, ай да, с… сын!
Здесь будет все - и заезженные штампы, и приевшиеся стереотипы, и избитые банальности. Но главное, здесь будет необычная история про нашего современника на месте «нашего всё» - АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВИЧА ПУШКИНА! Попаданец устроит всем «кузькину мать», «построит» всех и каждого – друзей, кредиторов, врагов, дражайшую супругу, и даже самого государя-императора. И при этом сделает из Пушкина НАСТОЯЩЕГО человека, ярого ПАТРИОТА и верного СЕМЬЯНИНА.
Естественно, будет и вражья кровушка, и зубы предателей в крошево.
Глава 1
Встреча с давно минувшей историей, которая оказалась вполне даже себе настоящим
Пролог.
Невысокий пожилой мужчина брел по улице. Видно было, что немного пьяненький. Шаг неровный, на лице блуждающая улыбка, бормотал что-то себе под нос. В руке у него зажат пышный букет, под мышкой — большая красная обложка с красивой надписью «Почетная грамота», которые многое объясняли. Выходит, не выпивоха, а с официального мероприятия идет.
— Вот и все… Эх, пятьдесят лет, как один день пролетели, — вздыхал он, то и дело поправляя выскальзывающую грамоту. Поэтому время от времени и останавливался, чтобы перехватить обложку поудобнее. Жалко, ведь, если выскользнет и упадет. — А молодцы ведь… По-человечески проводили…
Иван Петрович вспомнил про бывших коллег, что после торжественной официальной части устроили учителю литературы и ее неофициальную часть. Он ведь даже не ожидал того, что все пройдет так душевно, по-семейному.
— Молодцы, — остановившись у скамьи, положил букет. Слезы на глазах выступили, а платок по-другому было не достать. Руки ведь заняты. — Девчонки все сами приготовили, мастерицы они у нас…Все на столе было — и закуски, и горячее. Все аппетитное… Настоящие мастерицы.
Вытер слезы, положил аккуратно сложенный платок на место, и пошел дальше.
— И РОНО не забыло, грамотой отметило… В прошлом году Заслуженного дали, теперь к пенсии прибавка пойдет. Спасибо, не забыли…
Вроде бы все хорошо, а слезы все равно снова и снова выступали в уголках глаз, инет-нет да и раздавался очередной вздох.
— Жаль… Эх… Я ведь еще поработал бы, — Иван Петрович качнул головой, словно соглашаясь со своими словами. — Силы еще есть, с головой тоже порядок, да и с ребятишками язык вроде нахожу.
Конечно же, про «голову и общий язык» он немного слукавил, не стал себя хвалить. Скромность, несомненно, украшает человека, но в некоторых случаях лучше от нее немного отступить. Ведь, таких, как он, давно уже называют учителями от Бога. И дело было не только в глубоком знании предмета, оригинальной увлекательной манере подачи материала, потрясающей коммуникабельности, но и в особой любви к литературе. Последние ощущали и малыши начальной школы, которых приводили на его необыкновенные вечера живой поэзии, но и ученики постарше, остро чувствовавшие неравнодушие педагога. Свое особое слово у него находилось и для самых старших ребят, зарождающийся цинизм и жестокость которых тоже удавалось поколебать.
«Старая школа» — не раз повторяли те, кто приходил на его открытые уроки. Всякий раз при этом вспоминая про свою юность, во время которой была и трава зеленее, и люди добрее, отзывчивее. «Настоящий педагог» — кивали проверяющие из РОНО или министерства, ставя в свои блокнотики очередные плюсики. «Клевый чувак» — шептались между собой десятиклассники, когда учитель зачитал им собственноручно сочиненный рэповский трек. «И кто теперь будет готовить и вести мероприятия?» — хваталась за голову завуч, вглядываясь вслед уходящему пенсионеру. И вот все кончилось.
— … Хоть на четверть ставки бы… Пару уроков бы оставили, мне и хватило бы, — Иван Петрович продолжал вести то ли с собой разговор, то ли с директором или может быть даже с сыном. Все пытался кого-то уговорить не увольнять его, а дать еще немного поработать. — А то как теперь? В четырех стенах сидеть?
Очень уж он страшилась возвращаться в пустую квартиру, и обязательно последующего после забвения. Ведь, так всегда и случалось. Ты живешь работой, делами, у тебя не остается ни единой свободной минутки, ты всем нужен, всех знаешь. Но в какой-то момент все заканчивается — болезнью, пенсией, переездом или еще чем-то. Постепенно о тебе забывают: все реже звонит телефон и приходят в гости товарищи и знакомые, тебя перестают узнавать на улице. А ты все равно ждешь, с надеждой прислушиваешься к шагам за дверью, смотришь на телефон, который уже давно не звонит. Тебя, словно не получившийся рисунок, взяли и стерли ластиком с листа бумаги. Ты остаешься совершенно один.
Вот этого он боялся больше всего…
— Может все-таки позвонят? Кирилловна [директриса] обещала что-то придумать. Она женщина пробивная, деловая, неужели ничего не получится? Должно, обязательно должно получиться, — он попытался улыбнуться, но вышло не очень хорошо. Лицо приобрело какое-то ждущее, виноватое выражение, словно вот-вот должно случится что-то страшное, нехорошее. — Кирилловна точно что-нибудь придумает…
Так шел он и разговаривал сам с собой по-стариковски. А что еще оставалось делать? Дома ждала пустая квартира, со стен которой смотрели давно умершие родственники. Единственный сын с семьей жил на дальнем востоке, почти за тысячу километров отсюда, оттого и навещал редко. Звонил в основном. Словом, нечего было делать в квартире. Лучше вот так побродить, погулять на свежем воздухе, подумать о своем, о стариковском.
— Вот здесь перейду, а там и до парка рукой подать, — кивнул Иван Петрович сам себе, подходя к перекрестку. Светофор еще красным горел, осталось совсем немного подождать. — Поброжу, на лавке посижу…
Снова, уже в какой раз, тяжело вздохнул. По привычке огляделся по сторонам, чтобы, не дай Бог, кого-нибудь не задеть. Бывало уже, сослепу не заметишь, локтем заденешь, а тебя в ответ по матери обложат. Скандал.
— А чего ругаться-то? Задел и задел, ничего страшного ведь не произошло. Эх, люди…