Шрифт:
Оба засмеялись негромко. Потом он сказал:
— Когда звёзды падают, надо загадывать желание. Вы успели загадать?
— Сейчас не успела, — ответила Надя, — но я его раньше загадала, да и не я одна, наверное, все сейчас одного желают… Чтобы скорее кончилась война.
Он согласился: конечно, и у него, мол, такое же точно желание, хотя, если честно, то он другое загадал, но это вовсе не значит…
— А я знаю, что вы загадали! — она пришла ему на помощь. — Вы хотите скорее попасть на фронт, ведь так? И я бы на вашем месте…
— Вы только говорите так, — с недоверием сказал он, — а сами думаете, что я… Я ж не слепой, я видел, как вы смотрели на меня там, в лесу… И вы, и этот ваш ушастый. Я слышал, как он назвал меня, и вы, вы тоже так думаете, я же вижу…
— Неправда, — ответила Надя, догадавшись, что он имеет в виду. — А Саня наш просто мальчишка, и вы должны его понять… Между прочим, он уже дважды на фронт убегал, и для него кто не на фронте, тот и трус. И вы, и дядя Фёдор, да и я, наверное… Вот увидите, на первой же станции он опять убежит, он даже предупредил нас об этом.
— Счастливый, — тихо, почти с завистью произнёс Алёша. И усмехнулся: — Убежать с ним вместе, что ли?
— Ещё успеете, — успокоила его Надя. — Вот довезёте нас до места назначения, а там… — И вдруг спросила: — А вам очень обидно, что вас с нами послали? Или вы сами попросились?
— Какая разница, — как-то резко ответил он. — А почему вы спросили об этом? Вам бы хотелось, наверное, чтобы вместо меня… — Он запнулся. Видно, и сам не ожидал, что заговорит об этом. И всё-таки решился. — Чтобы он с вами поехал? Хотите узнать, почему я, а не он?
— Кто он? — удивилась Надя.
— Будто не знаете, о ком я, — угрюмо проговорил Алёша. — Езерский, вот кто…
— Господи, — Надя подняла голову, взглянула на него недоуменно, потому что никакого Езерского она и знать не знала, даже фамилии такой не слышала. — Какой Езерский, о чём вы?
— Тот самый, — теперь уже с явным вызовом сказал он, — с которым вы в кино… там, в поселковом клубе…
— Ах, вот вы о ком, — догадалась она наконец. — О Серёже! — И тут же подумала: «Значит, Алёша тоже был в кино, выходит, он видел её там, её и Сергея с Лидой… Ну, в самом деле, как в детском саду или как у Любы с Саней: один раз увидели вместе, и вот уж, пожалуйста, — жених и невеста».
«Но почему такой странный тон, — подумала она. — Говорит так, будто обличает её в чём-то, в каком-то тайном грехе или обмане, будто знает о ней что-то такое, чего она сама о себе не знает ещё».
— Вы не сердитесь, — виноватым голосом попросил он, — я не хотел вас обидеть. Но ведь у вас и не было ничего и не могло быть, правда?
И опять замолчал, испугавшись чего-то.
— Вы что-то недоговариваете, — озадаченная его недомолвками, намёками странными, спросила она. — Что было, чего не было… О чём вы?
— Да так, ни о чём, — пробормотал он, похоже, жалея, что начал этот разговор. — Мне-то вообще всё равно, что там у вас было…
Это уж было слишком.
— И всё-таки я хочу, чтобы вы объяснили, — решительно сказала она. — Что вы имеете в виду? Слышите, вы должны объяснить мне…
Он стоял перед ней, потерянно опустив голову, даже в темноте не смея поднять на неё глаза.
Смущённая и озадаченная этим странным — с полунамёками, туманными недомолвками — разговором, Надя поднялась, скинула с плеч так хорошо пригревшую её шинель и отдала ему, уже на ходу бросив «Спасибо».
Ночь была свежая, и Надя, кутаясь в одеяло, прижималась к тёте Поле, слышала, как шуршали, ворочаясь в сене, ребята. За Любу порадовалась: её удалось на ночь в избу устроить. Под вечер, остановившись у крайней избы, тётя Поля постучалась в окошко и попросила у одинокой старушки взять Любу переночевать. Хозяйка с великой радостью согласилась, да и остальных была готова принять, но ребята как услышали, что на краю деревни есть сеновал, ни о каких полатях и слушать не хотели.
А Надя ещё долго не могла уснуть. Разговор с Алёшей не шёл из головы. Странный, загадочный был разговор…
12
И Алёша в это время думал о своём: о тех двух днях, которые им, курсантам военной школы, довелось прожить под одной крышей с детдомовцами, и о той нечаянной, мимолётной встрече в кино, и о том, что случилось после…
Давняя неприязнь к курсанту Езерскому, подогретая неприятным воспоминанием о том, что произошло тогда, после кино, в спальной, опять заговорила в нём. Накрывшись шинелью, он примостился в кузове машины, лежал, глядя в звёздное небо, и, снова досадуя на себя, думал о том, как это угораздило его тогда в кинотеатре сесть с Езерским на один ряд. Заметил бы раньше, ни за что бы не сел. Но так уж вышло…