— А всё остальное очевидно? Мило. Тогда послушайте, что было сегодня: я напал на след, который, если он верен (и я молюсь за это), докажет, что смерть Уильяма Рансибла была не несчастным случаем, но важной деталью хорошо продуманного замысла. — Он сделал паузу, чтобы оттенить сказанное.

— Но, конечно, это было абсолютно ясно сразу. Однако расскажите, как вы собираетесь это доказать.

Маршалл ахнул.

— Я предпочёл бы, чтобы вы рассказали мне, почему это столь очевидно.

— Но ведь так и есть. Безупречная цепочка вероятностей указывает именно на это. Однако, если вы не возражаете, я хотела бы воздержаться от её оглашения. Она влечёт серьёзное обвинение, которое, думаю, ещё не пришло время выдвигать. Расскажите мне о своих находках.

Маршалл вновь раскурил трубку.

— Хорошо. Выглядит это так: с чего началось всё дело? С Джонатана Тарбелла и чёток. Мы ничего не знаем про Тарбелла — никаких связей, никакого досье в полиции, ничего.

— Совсем ничего, лейтенант?

— Ах да. Признаюсь, кое-что у нас теперь есть, и это помогло. Но, если вы что-то придерживаете, придержу и я; это лучше присовокупить потом. Давайте вернёмся к самому началу. Мы ничего не знаем о Тарбелле, кроме того, что у него был номер телефона дома, где находится квартира Фоулксов, и чётки, оказавшиеся собственностью покойной первой миссис Фоулкс-старшей. Теперь, если его смерть была не относящейся к делу сюжетной линией, никак не связанной с нападениями на Хилари, то капризы судьбы становятся слишком возмутительными. С этого мы начнём, и всё должно сойтись.

— Согласна, лейтенант. Зайду дальше, сказав, что если бы вы не расследовали смерть Тарбелла, не было бы и запертой комнаты.

— Пока я не уверен, что улавливаю суть. Но продолжим: Тарбелл связан с делом ещё в одном отношении. Мэтт Дункан однажды видел его у Картера, возможно, вместе с Рансиблом. Последующий расспрос хозяйки Рансибла и его друга-фаната выявил, что Тарбелл был его самым частым и близким спутником. И это ставит Рансибла в самый центр дела как главного героя, а не невинного прохожего. Если Тарбелл связан с Хилари, а Рансибл тесно связан с Тарбеллом, то, что бы ни говорили все Фоулксы, здесь есть некая общая связь.

— Согласна.

— Хорошо. Поэтому дальше я попытался узнать что-то о Рансибле: кто он, откуда, что делал. Последнее установить легко: он продавец в бакалейном отделе. Остальное — почти что невозможно. Никто не знает о нём ничего, кроме того, что он регулярно платит по счетам и пурист в своих взглядах на фантастику. В призывной карточке он не указывает никаких близких родственников. Но он начинает заполнять графу о других именах, но затем отбрасывает эту мысль. Получить конфиденциальную информацию от призывной комиссии — ад. Поверьте, я специалист в этом вопросе. Но призывник может этого не осознавать. Если ему тот момент было чрезвычайно важно скрыть другое имя (настоящее или выдуманное), если он был вовлечён в некое предприятие, требовавшее хранить это имя в тайне, то мог рискнуть подделать свои данные, чтобы не раскрыть эти сведения.

— Верно, лейтенант. И вы смогли что-то извлечь из того, что он начал писать?

Маршалл извлёк блокнот, отыскал пустую страницу и набросал закорючку Уильяма Рансибла.

— Немного похоже на “J”, — размышляла сестра Урсула. — Или, может быть… да, думаю, это начало заглавной “F”.

— Да. Я уверен в этом. И вдвойне уверен, потому что на сей раз наш убийца поскользнулся. Он зашёл слишком далеко. Кто-то побывал в комнате Рансибла до меня. Она была невероятным образом лишена любых личных бумаг, кроме пропущенной записки, подписанной Дж. Т. Я вернусь к её содержанию позже; пока что она указывает на ещё одну связь с Тарбеллом. Ни один человек не смог бы жить в столь безличной обстановке. И той ночью хозяйка дома видела “взломщика”, одетого в старый добрый костюм доктора Дерринджера.

— Любопытно, — проговорила сестра Урсула, — как этот костюм проходит через всё дело. Это просто жуткий юмор, или убийцу заставляет использовать его некое психологическое принуждение?

— Не знаю. В случае Картера это могло бы быть шуткой. Но он теперь вне подозрений. В случае Вероники Фоулкс это имело бы психологическое объяснение; но разве женщина способна это проделать? Кстати, как сказал бы Уимпол, вы с умом потрудились в “Элитном”, сестра.

— Я подумала, что маскировка, использованная однажды, может превратиться в привычку. А теперь этот взломщик… вы думаете, убийца обыскивал комнату Рансибла?

— Он добрался туда раньше всех, — печально сказал Маршалл. — Постарался изо всех сил уничтожить все свидетельства, кем был Рансибл. Но, кстати, помог мне. Как я уже говорил, он зашёл слишком далеко. Он снял со стены фотографию. Позже я узнал от фаната Уоринга, что никакой тайны в этой фотографии не было. Это было фото Фаулера Фоулкса с автографом, естественное сокровище для любого поклонника фантастики. Если бы фотография осталась висеть на своём месте, я бы и не взглянул на неё. Но она пропала; а пропасть она могла только потому, что убийца счёл её не частью фанатского собрания, а фрагментом уничтожаемых им улик. Тем самым, улики эти касались Фаулера Фоулкса.

— Отлично! — восхищённо промолвила сестра Урсула. — Лейтенант, зачем вам тратить время, представляя на мой суд столь выдающуюся работу?

— Главным образом, потому, — признался Маршалл, — что сейчас она выходит гораздо лучше. В моём мозгу, когда я начинал, всё было совсем не так ясно и логично. Итак. Каким же образом эти улики касались Фаулера Фоулкса? У меня возникли подозрения, и я изучил биографию Фоулкса в “Кто есть кто”. И ведь это всё время было у нас перед глазами! Хилари представлял себя в глазах общественности Сыном Фаулера Фоулкса с большой буквы. Мы знаем, что он родился во втором браке, но автоматически считаем первый брак бездетным. Полагаю, это происходит потому, что Хилари создаёт такую трогательную картину взаимоотношений с отцом, что можно представить, как Фаулер Фоулкс, показавшись из лона Авраамова, провозглашает: “Се есть единственный сын мой возлюбленный, в котором моё благоволение”[82]. Простите за святотатство.