– Вот так, - эхом недавнего нутряного рыка повторил он. Вот только голос был совсем другой – мягкий и усталый. – Давай полежим.

Делла откинулась на твердое, перевитое канатами мышц плечо и прикрыла глаза. Стэн молча гладил ее по волосам, по лицу, по шее, едва прикасаясь кончиками пальцем. Спиной Делла ощущала мощные, размеренные толчки его сердца.

– Расскажешь, что тебе приснилось? – наконец решилась она.

Тишина длилась так долго, что Делла перестала ждать ответа. Просто лежала, поглаживая поросшее жесткими волосками предплечье, и бездумно очерчивала узор вокруг косточек запястья.

– Бой, - все-таки ответил Стэн и затих, как игрушка, у которой заканчивается аккумулированный магический заряд. И вместо длинной связной реплики ребенок слышит отдельные слова-вскрики, бессмысленные, словно горячечный бред.

– Бой, - повторил Стэн, глядя в потолок. – Обстрел. Знаешь, я, когда в армию шел, то думал, что буду героем. Я же, блядь, не трус. Я люблю свою страну и хочу ее защищать. Всякие такие правильные штуки думал. Потом учебка, конечно, подвыбила романтику, но все равно – детство в жопе играло. Я прямо видел, как совершаю что-нибудь охуенное, и мне дают медаль, и отец гордится, а мама счастлива. То есть я не для этого шел, не для славы – просто это как… как желание выиграть кубок. Хоккеем-то занимаешься для удовольствия, но победа – это дохуя как важно. А потом был первый обстрел, и бой. Блядь… Как же я испугался. Упал и думал, что встать не смогу. Но нихуя – и встал, и пошел, и стрелял. Все сделал как надо. Но… Ты блендер видела? Такая хуйня, типа мясорубки, в нем лезвия крутятся. Так вот, пойти в бой – это как руку в блендер сунуть, и не сгоряча или там по пьяни, а продуманно. Осознанно. Стоишь, смотришь на мельтешащие лезвия, и заставляешь себя делать то, что надо, - Стэн усталым, раздраженным жестом потер треугольник между бровями. – И вот каждую ночь такая хуйня. Сюжетов не помню, наутро как отрубает, а ощущения – вот они. Блендер. Перемалывает. Сука.

Делла поцеловала его в ладонь.

– Жалеешь, что пошел в армию?

– Нет. Я же родине служил. Звучит как пафосное дерьмо, но это правда. Вот только… как мне дальше-то жить? Со всем этим? И почему я чувствую себя не героем, а говном на палочке?

– Потому что самоощущение крайне редко соответствует объективной реальности, - очень серьезно ответила Делла. – Ну вот отлежу я тебе сейчас руку. Если ты поверишь ощущениям, то решишь, что ее нет. Но в объективной-то реальности рука существует.

– О как, - сказал Стэн и замолчал, обдумывая услышанное. – Думаешь, я отлежал себе героизм?

– Вроде того. Если каждый день делать какую-то опасную хуйню, она превращается в рутину. А трудовая деятельность вообще ни разу не пафосная штука.

– Хм… - опершись на локоть, Стэн навис над Деллой, всматриваясь в лицо. – У тебя так же?

Делла не отвела взгляд – но для этого потребовались сознательные усилия. Потому что так же не было. Нет, Делла не считала себя героем, она вообще не мыслила философско-этическими категориями. Поступки были полезными и вредными, вели к увеличению или уменьшению блага в самом практическом его понимании. Но проблема была не в этом. Проблема была в том, что Делла любила опасность. Густая адреналиновая волна взрывала мозг, придавая жизни мгновенную, ослепительную яркость. Страх, едва коснувшись сознания, исчезал, ему на смену приходили азарт и веселая злая радость. И это было самое охуенное ощущение в мире – ну, после секса.

Но вряд ли об этом стоило рассказывать Стэну.

– У всех нормальных людей так же, - совершенно честно ответила Делла. – Если ты не собираешься спать, может, сварим кофе? Все равно уже светает.

– Лежи, я сейчас, - поднялся с дивана Стэн и пошлепал в кухню, отсвечивая молочно-белой задницей. – Кстати, я чего спросить хотел, - обернулся он с порога. – Ты себя к нормальным людям относишь?

Делла поперхнулась слюной.

– Да-да, - самодовольно осклабился он. – Я выучил этот прикол, так что даже не надейся.

И, не дожидаясь ответа, милосердно вышел за дверь.

– Уверен? – в который раз переспросила Делла.

– Абсолютно. Мне не пять лет, справлюсь.

– А если…

– Не если. Ну что она мне сделает: укусит, заколдует, обвинит в сексуальных домогательствах?

– Но ты же сам говорил, что вдвоем тебе комфортнее.

– А теперь и в одиночку нормально, - с безграничным усталым терпением улыбнулся Стэн. – Все не так уж и страшно, я привык, дальше могу сам. Поэтому заканчивай спорить, выметайся из машины и двигай в госпиталь. Лечи ребра.

– Но…

– Делла. Брысь.

Тоскливо вздохнув, Делла вылезла из машины и побрела к приземистому серому зданию, загребая кроссовками влажный снег.

Больницы она ненавидела с детства. Узкие коридоры, жесткие стулья и палаты, крохотные и гулкие, как гробы. Запах болезни, беспомощности и смерти.

В такой же больнице, серой, тихой и гулкой, умер отец.

Перед смертью старший страж Алистер Ругер пришел в себя, но никого не узнал. Просто оглядел палату испуганным растерянным взглядом, сказал: «Прости, бабушка, я не хотел, она просто упала». И умер.

Делла так никогда и не узнала, какая «она» упала. Этот вопрос остался без ответа – как и множество других, которые она не решилась или не успела задать. Когда старший страж Ругер умер, Делайле было девять лет. В таком возрасте мало думаешь о вопросах и еще меньше – об ответах. Просто живешь. Ну или не живешь. Как повезет.

В холле Деллу встретил крохотный неулыбчивый охранник, похожий на озлобленного той-терьера. Пристально осмотрев Деллу, он очертил вокруг нее круг и прочитал шесть стандартных сканирующих заклятий, призванных обнаружить потенциально опасные артефакты, оружие или зелья. Тревожный контур не откликнулся ни звуком, ни световым сигналом.