– Отпусти! Закричу, – шиплю разъяренно.

– Ну давай, ори, – он крепче стискивает мою руку и выжидающе смотрит.

Я оглядываюсь вокруг, люди и так уже косятся на нас. И что мне сейчас орать? “Спасите! Убивают”? Так никто меня не убивает, и даже не похищает.

– Хорошо, можешь не объяснять. Просто сядь, – его голос становится вкрадчивым.

У меня по телу пробегают мурашки, оказывается, я ничего не забыла, всегда помнила его голос, запах, его глаза.

Я сажусь за столик, на самый краешек стула, готовая немедленно сорваться и бежать прочь, сердце гулко колотится в груди, я понимаю, что сейчас на карту поставлена наша с Владиком жизнь. Одно неосторожное слово и наша жизнь рухнет.

– Расслабься, закажи что – нибудь, – бросает он.

Я подзываю официанта и заказываю стакан воды и салат, хотя знаю, что кусок в горло не полезет. Не понимаю, что я здесь делаю и даже сама себе не признаюсь, что безумно хочу узнать, как он жил все эти годы без меня.

– Давно ходишь по свиданиям вслепую? – спрашиваю я.

– С тех пор как фото твое увидел у твоей подружки в телефоне, она кстати очень тебя рекламирует.

– Так это все подстроено?! – ахаю я, ну Светка, подожди.

– Она не знает. Я просто попросил познакомить с красивой женщиной, – спокойно отвечает он.

– Зачем, Леш? Все пройдено, забыто…– говорю беззаботно.

– Для тебя значит забыто? – прищуривается он.

– Да, – улыбаюсь я, призвав все свое мужество, – я уже давно все забыла!

– А я нет! – отрезает он, – и хочу узнать, почему ты так подло бросила меня? Ни слова не сказала.

– Разлюбила…Так бывает…– говорю я, пожимая плечами.

Официант приносит заказ. Мне мой салат, а Леше стейк средней прожарки. Он молча принимается за еду, не глядя на меня, а я гоняю по тарелке лист салата и прикидываю, как бы половчее сбежать.

Молчание становится невыносимым.

– А… Ирма Карловна как поживает? – задаю я самый главный вопрос.

– Нормально поживает, – сухо отвечает Алексей, – почему тебя это интересует? Вы никогда не ладили.

– Просто…надо же о чем-то говорить…– бормочу я.

– Это необязательно, я все понял и ты права, пора забыть все что было, – бросает он с презрением.

Мне становится так больно, что трудно дышать. Слова оправдания рвутся наружу, но я судорожно их сглатываю. Представляю, что он обо мне думает. Я действительно повела себя как последняя сволочь, бросив Алексея накануне свадьбы, но у меня были на то серьезные причины и одна из них сейчас дома, ждет меня. Я не имею права подвести своего сыночка и должна молчать и строить из себя стерву.

Ах, Лешка, если бы ты знал, как безумно я скучаю по твоим глазам, по твоим рукам. Сколько слез я выплакала по ночам в подушку, принимая такое жестокое решение. Если б ты знал, что стал папой, наверное обрадовался бы… Только никогда и ни за что ты этого не узнаешь. Пусть лучше я в твоих глазах буду мразью последней.

– Мне пора, – говорю я, и встаю, ожидаю, что он снова будет удерживать меня, требовать объяснений. Но он даже не смотрит на меня.

– Пока, – бросает он.

И это равнодушие ранит больнее упреков в сто раз. Лучше бы он обругал меня последними словами…

– Мама! – сынок бежит ко мне едва я переступаю порог дома, – а смотррри, тебя нарррисовал.

Владик только-только научился выговаривать букву “Р” и теперь бравирует, тщательно ее растягивая.

– Умничка, – я стаскиваю сапоги и устало присаживаюсь на пуфик, обнимаю сынишку и мы вместе рассматриваем рисунок.

– Катюш, ты кушать будешь? – мама выходит из кухни, вытирая руки полотенцем, – хотя ты же наверное из ресторана…

– Буду мам, там на редкость плохо готовят, сейчас только переоденусь, – я отпускаю Владика дорисовывать и иду в спальню. Надеваю удобный домашний костюм и натягиваю на лицо улыбку.

Мама ни за что не должна ни о чем догадаться.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я, заходя в кухню.

Это наш дежурный вопрос. После маминой болезни прошло уже пять лет, но я все равно переживаю, что может наступить рецидив. Мама и сын самое дорогое, что у меня есть в жизни, я очень боюсь потерять кого-то из них.