– Где мы? – спросила я, все время стараясь помнить, что я его хозяйка и не должна трястись от ужаса. – Куда ты меня притащил?

Джинн слегка поклонился, но этот поклон выглядел изощренным издевательством.

– Спрятал, как было велено.

Ясно, прямого ответа я от него не дождусь: этот гад будет только посмеиваться и изворачиваться.

Я начала обходить каморку вдоль стен и заметила дверь, сколоченную из грубых досок. Изнутри на двери не обнаружилось ручки – вот так-так!

– Эй, – тихонько позвала я, припадая к замочной скважине. – Кто-нибудь!

В коридоре слышались шаги. Мне не могло померещиться! Я осторожно постучала, но ответа так и не дождалась. Тогда я заколотила изо всех сил.

– Эй! Откройте!

Повернулся ключ, и дверь распахнулась так резко, что я едва не врезалась головой в живот неприятного субъекта, и тут же шарахнулась назад. Дядька приподнял фонарь за медную ручку, поднес к самому моему лицу, ослепив светом. Сначала я разглядела неопрятную бороду, которая топорщилась во все стороны, и только потом – мундир тюремщика.

– Не шалить! – рявкнул тюремщик.

И хотя я не делала никаких попыток сопротивляться или бежать, схватил меня за плечо и хорошенько тряханул. У меня клацнули зубы.

– Простите… – прошептала я. – Можно вас спросить?

Наверное, понадобилось бы что-то посерьезнее вонючей тюремной камеры и грубого окрика, чтобы вытеснить из моей головы правила хорошего тона… Тюремщик опешил. Поднял фонарь над головой, чтобы рассмотреть меня внимательнее.

– Тьфу ты, я уж подумал, высокородную какую сюда впихнули. Чего тебе, девка?

Я не знала, как задать вопрос. Зачем-то оглянулась на джинна, слившегося с тенями. Охранник его будто не замечал. Может, джинна вижу только я?

– Где я? Что со мной будет?

– Знамо где! В городской тюрьме. А будет с тобой, девка, великое счастье. Освобождение твоей грешной души. Повесят тебя завтра на рассвете.

– За что? – крикнула я.

Дружелюбие тут же слетело с тюремщика, он мрачно выпятил челюсть и окинул меня тяжелым взглядом.

– Видать, есть за что! Сама знать должна. Может, ребеночка сваво притравила или мужа прикокошила. В этой камере у нас надолго не задерживаются. Вечером привезли, утром – лети, птичка, на свободу.

Я онемела от ужаса, а тюремщик, решив, что разговаривать со мной больше не о чем, грохнул дверью.

Выходит, смерти не избежать. У джинна отлично получилось вывернуть мое желание наизнанку. А чего я ожидала от олицетворения самого коварства?

Он так и стоял не сходя с места, и мне чудилась усмешка на его губах.

– Доволен? – прошептала я.

Он не ответил. А я так устала от всего, что у меня не осталось сил на отчаяние и злость. Утром все закончится, вот и хорошо.

Я отыскала кусок тряпки почище, опустилась на него, обняла колени и принялась раскачиваться из стороны в сторону, чтобы хоть немного согреться. «Папа… Мама… Патрик… Папа… Мама… Патрик…» Вот и все мысли, которые метались туда-сюда в моей пустой голове.

Патрик, Патрик… Ты так старался меня спасти! Кто же знал, что злобное существо, выползшее, возможно, из самой преисподней, нас переиграет.

Патрик. Хоть бы раз тебя увидеть. Обнять.

Я замерла, покосилась на джинна. Я понимала, что это глупо и опасно, но если все равно скоро конец, какая разница?

– Иди сюда, – приказала я, поднимаясь на ноги: колени тряслись, но я держалась. – Ближе. Я хочу тебя видеть.

Джинн шагнул из тени в неяркий круг света, оставленный фонарем. Смотрел с презрением, как на пыль.

– Я желаю, – прошептала я и закричала, пронзенная внезапной надеждой: – Верни мне родителей! Верни мне Патрика!

– Невозможно, – бесстрастно ответил джинн. – Мертвых не воскресить.

В глубине души я знала это, но боль была такой сильной, что я не хотела отступать.

– Я желаю! Я хочу видеть Патрика!

– Да будет так.

На том месте, где только что стоял джинн, появился мой брат. Живой, настоящий! Совсем такой, каким я видела его час назад. В нарядном сюртуке, с веселой улыбкой. Он привычным жестом сунул левую руку в карман, и рука была не ранена. И сам он был невредим!

– Патрик!

Я бросилась к нему, обняла крепко-крепко, положила голову на грудь.

– Патрик…

По моим щекам катились слезы. Я знала, кого обнимаю на самом деле… От Патрика никогда раньше не пахло специями и пряностями.

Он вдруг застонал. На груди разверзлась глубокая рана, сюртук на моих глазах пропитывался кровью. Я шарахнулась, зажимая рот рукой.

Патрик смотрел на меня мертвыми глазами и улыбался.

Вернее, улыбался джинн, очень довольный тем, что нашел еще один способ меня помучить.