У нововеров в ходу исключительно старославянские имена – такова традиция, а традиции для нововеров священны, пусть их и нельзя назвать древними. Ванда – совсем не славянское имя, говорящее о происхождении матери этой девочки, и этим старшая Вяземская тоже выделяется на фоне остальных. И если есть в этой странной девчонке серьёзный недостаток, заставляющий меня хмуриться всякий раз, когда я о нём думаю, так это то, что она на целую неделю старше меня – уж лучше бы я был старше! Хватило бы с неё и того уж превосходства, что её улыбка подавляет мою!

Мы уже давно сидим под деревьями в ожидании Громобоя и Онагоста, отправившимися добывать наживку для своих удочек: Ратибор гоняется за Полелей и Отрадой, а я молча наблюдаю за ними, лишь бы только не смотреть на Ванду, сидящую рядом и плетущую цветочный венок.

– Не хмурься так, у тебя ведь красивые глаза! – вдруг обрывает тишину Вяземская необоснованно весёлым голосом, и стоит мне только обернуться, чтобы посмотреть на неё, как сразу же, с неприкрытым задорством, она набрасывает на мою голову венок из васильков.

Я не сразу, но всё-таки снимаю со своей головы венок, который едва не заставляет меня краснеть, и с наигранной невозмутимостью откладываю его на зелёные кленовые листья, собранные Полелей.

– Васильки больше подходят к твоим глазам, чем к моим, – вслух замечаю правду я.

– Вот как? – веселье в её голосе отчего-то неизменно вызывает во мне надобность потуплять взгляд. – А из каких цветов тогда подошёл бы тебе венок?

– Из обычной травы.

– Как хмуро! Но, пожалуй, ты прав… Глаза у тебя болотного цвета, а раз так, значит, красные цветы тебе подойдут.

– Почему красные?

– Потому что растущие на болотах брусника и клюква красные.

В тринадцать лет первое, непонятное и оттого не столько приятное, сколько мучительное чувство – особенное испытание, во время которого только и остаётся, что поджимать губы, совершать тяжёлый вздох и почти раздражённо отводить взгляд в противоположную сторону от источника своего странного беспокойства. Повезло, что Громобой с Онагостом вовремя вернулись, держа в своих руках банки с земляными червями – спасли меня от опасности быть до покраснения замученным смешками девчонки. И всё равно дальше всё пошло не гладко: усевшись на траве и став снаряжать свои гибкие удочки, Громобой и Онагост привлекли внимание младших детей. Подбежав к нам и рухнув рядом с Вандой, Отрада, не желающая молча терпеть важные мальчишеские приготовления, решила поразвлечься:

– Давайте погадаем? У кого из нас какой жених или невеста будут – как думаете?

Неожиданно все сразу же подхватили эту глупую затею и начали пинать её по очереди, словно играя в обыкновенный мяч, который даже в ворота забивать не нужно. Первым в игру включился Онагост:

– Когда стану взрослым, возьму себе в жёны любую девицу, какую только пожелаю! Я сын князя и сам будущий князь, так что за меня любая пойдёт!

– Я бы не пошла за такого хвастуна! – сразу же, совершенно неожиданно и с пристёгивающей бойкостью вдруг выпалила обычно ласковая и всеми любимая Полеля, при этом даже вскочив на ноги. Онагост, не ожидавший такой смелости от маленькой девочки, сразу же весь вспыхнул, замялся и даже порозовел, а тем временем сестра, уже совершенно не обращающая своего вовлечённого в игру внимания на задетое самолюбие княжича, бойко продолжала, восторженно размахивая руками, в которых удерживала помятые ромашки: – А вот я выйду замуж за доброго и прекрасного принца! Он обязательно будет из дальних-придальних заморских краёв, точно не из Замка! Он придёт сюда, и я сразу же его узнаю и влюблюсь в него тоже сразу же!

– А я, может быть, выйду замуж далеко и не за принца, – вдруг прервала детский лепет Ванда, и у меня отчего-то, сам не знаю отчего, вдруг перехватило дыхание. Девчонка продолжала говорить: – Но что я точно знаю: что замуж я пойду только за того, кого буду любить, и мой избранник должен будет любить меня всем сердцем, и никак иначе.

– Вам, девчонкам, лишь бы только любовь, – ухмыльнулся Ратибор, который сам ещё даже подозревать не начинал о том, насколько любовь к девчонке может быть могущественной. – Вот я уверен, нет, вот отчего-то прямо знаю, что моя невеста будет самой красивой на земле. Такой красивой, что другой такой ни у кого больше не будет.

– А как же любовь? – заухмылялась Отрада.

– Пусть не любит, но пусть самая красивая будет моей, – спокойно пожал плечами брат. – Я то, если понадобится, смогу любить её так сильно, чтобы одной только моей любви на нас двоих хватало.

– Вы как хотите, а я выберу себе самого сильного, – хмыкнула в ответ Отрада.

– Сила – это хорошо, – согласилась Ванда и вдруг обратилась к Громобою: – Державин, а ты какую девушку позвал бы в жёны?

– Самую ласковую, – не хмуро, но по-взрослому серьёзным тоном отозвался Громобой, при этом не отрываясь от перебора своих грузил. Сначала я подумал, что он ответил так, чтобы отдёрнуть Ванду, в которой как раз откровенной ласки совсем никогда не прослеживалось, гораздо позже я понял, что он отвечал всерьёз.

– Добронрав, а ты? Какой видишь свою будущую невесту ты? – Полеля подскочила ко мне и, споткнувшись о корни дерева, чуть не упала, но я вовремя успел удержать её за плечо. Не знаю, быть может, этот момент в итоге повлиял на мой ответ, но я ответил следующее:

– Та, которую я захочу и смогу защитить.

Вспоминая эту детскую забаву, давным-давно канувшую в Лету и лишь изредка оживающую в моих затуманенных поволокой времени воспоминаниях, я анализирую её теперь и удивляюсь тому, кто из нас насколько угадал свою судьбу, а кто промахнулся настолько, что и думать об этом не хочется, и напрочь забыть есть желание.