– Бабушка Пелагея? – позвала Иринушка.

Голос ее, охрипший от крика, задрожал, на душе стало нехорошо.

– Погодь! Пуповину распутываю. Вот ведь горюшко – завязалась узлом прямо на шейке! – ответила старуха.

Освободив младенца от толстой пуповины, она перерезала ее ножом, а потом взяла неподвижное тельце и принялась трясти его, растирать и похлопывать. Склонившись к крошечной, слегка вытянутой головке, покрытой светлыми волосами, повитуха прочитала несколько молитв, но все было без толку – ребенок не шевелился, не кричал, личико его было синим и безжизненным. Положив маленькое тельце на стол, старуха обернулась к бледной, как снег, Иринушке.

– Ох, бедняжка! Как и сказать тебе такое? – она замолчала, но потом продолжила, – Помер твой младенчик. Зря только мучилась…

Иринушка вскочила на ноги, почувствовав, как вниз по голым ногам потекла теплая кровь.

– Да куда ж ты? Стой! – голос повитухи стал строгим. – Послед еще не вышел! Навредишь себе, и сама следом издохнешь!

Но Иринушка будто не слышала слов старухи. Она уставилась на тельце младенца, неподвижно лежащее на столе, и глаза ее наполнились слезами. Откинув за спину длинные волосы, она подошла к ребенку, взяла его на руки и поднесла к полной груди. Когда приоткрытые губки младенца коснулись пухлого коричневого соска, по телу Иринушки побежали мурашки. Она затряслась всем телом, по щекам потекли слезы, а из груди капнула капля желтого молозива. Эта маленькая капелька смочила маленькие посиневшие губки ребенка, и он вдруг встрепенулся, втянул в себя воздух и закричал – громко и пронзительно. А потом, почуяв на губах материнское молоко, жадно присосался к груди.

От сердца у Иринушки отлегло, она улыбнулась и посмотрела на повитуху победным взглядом.

– Не зря я мучилась, бабушка Пелагея! Жива моя доченька! – прошептала она.

Старуха всплеснула руками и заохала, запричитала от радости.

– Ох и девку ты народила! Ох и пронырлива будет! Едва родилась, а уже обманула старую бабку! Ну хитра!

Она подошла к Иринушке и погладила шершавой ладонью светлые волосики новорожденной девочки, похожие на легкий пух.

– А я уж решила, что тебя Бог за прошлый грех наказал, – прошептала старуха.

От этих слов щеки Иринушки вспыхнули огнем, она отвернулась в сторону и резко проговорила:

– Типун тебе на язык, бабушка Пелагея!

Повитуха помолчала, потому вздохнула тяжело.

– Эту-то девку себе оставишь, али как?

Иринушка резко повернула голову, обиженно поджала подбородок и воскликнула:

– Да что ты такое говоришь, бабушка Пелагея? Конечно, себе! Я ведь теперь замужняя жена! Васенька мой ребеночка пуще меня ждал! Пузо мое каждый вечер гладил. Вот вернется с ярмарки, порадуется дочери!

Старуха снова горестно вздохнула и покачала головой. Пошептав заговор на вышедший послед, она бросила его в печь. Потом обмыла руки, накинула на голову темный платок и направилась к двери. Остановившись у порога, она обернулась и тоскливо произнесла:

– Ту-то девчонку жалко. Крепкая, здоровенькая, чернявая такая была. А эта еле выползла из тебя, бледная, как поганка, еще и полудохлой оказалась.

– Забудь уже об этом, бабушка Пелагея. Я давно позабыла, и ты забудь, – строго проговорила Иринушка.

– Да как же забыть-то? Не забыть мне об том никогда! Я ее своими руками свету божьему показала. Вот помру, она мне там встретится и поколотит за все свои мучения!

Старуха указала пальцем вверх, насупилась сердито.

– Ох, бабушка, я тебе так скажу – не смей больше говорить про нее. Васенька коли узнает – прибьет меня, не пожалеет! Он у меня знаешь какой ревнивый!

Повитуха еще сильнее надулась.

– Больно мне нужно в ваши дела лезть! – пробубнила она. – Только вот не знаю, какой ты будешь матерью, если так легко свои чувства из груди выдираешь.

– Не переживай, бабушка Пелагея, я буду хорошей матерью. Честь по чести свою доченьку воспитаю, выращу, все для нее сделаю.

Махнув рукой, старуха сгорбилась и торопливо вышла из дома.

Иринушка недовольно скорчила пухлые губы.

– Вот ведь дура старая! Зачем только снова припомнила все?

Но взглянув на светленькую девочку, уснувшую на ее груди, она изменилась в лице. Глаза ее прояснились, наполнились нежностью. Склонившись к маленькой головке, она легонько дотронулась губами до гладкого детского лобика, прошептала еле слышно:

– Спи, моя доченька, спи, ничего не бойся… То, что было – это все в прошлом. Я уж об том позабыла. Скоро папка наш вернется, люльку тебе смастерит, заживешь при нас, как царевна!

Покачивая дитя на руках, Иринушка затянула пронзительно грустную колыбельную песню. Но на душе у нее было светло и радостно. Наконец-то тяжкий груз, который она носила на себе три года, упал с ее плеч. Она стала матерью.

Когда Иринушка с Василием поженились, она долго не могла забеременеть. От молодых ждали внуков, но время шло, а молодая жена так и не понесла от мужа.