– Снова учиться? Уж поздно. Чепуха. Да и голос не тот. Пою много. Ничего, с меня хватит и самодеятельности.

Я поднялась уходить, но в дверях замялась. Мне захотелось сделать что-нибудь для этой женщины.

– Хотите, я уберу вам комнату? Лариса расхохоталась:

– До чего же ты смешная девчонка. Я же не больна, руки-ноги есть.

– Но может, вам лень?..

– Разве лень уважительная причина?

– Иногда...

– Что ж, убирай, а я полежу.- Лариса с нахальным видом разлеглась на диване, а я торопливо принялась за уборку.

Прежде всего пришлось вынести переполненное мусором ведро, от которого уже попахивало, но оно тотчас наполнилось снова. Перемыла посуду, вытерла пыль, отмыла крытый линолеумом пол. Устала страшно. Обнаружив чистое постельное белье, я бесцеремонно растолкала задремавшую Ларису и переменила ей наволочки и простыни. Потом огляделась: совсем другая комната!

Уходя, я сказала:

– Теперь можете петь.

...Ночью я проснулась: кто-то плакал в подушку. Было темно, я прислушалась. Лена!

Я присела к ней на кровать.

– Лена, милая, что-нибудь случилось?

– Ничего никогда не случается!
– всхлипнула Лена и, уткнувшись мокрым лицом мне в плечо, заплакала еще пуще.

– Ленка влюблена в боцмана,- пояснила Миэль. Она тоже не спала.

– В Харитона?

– Ну да! А он никакого внимания на Ленку не обращает. За ним же Лариса бегает.

– Чепуха, она ведь замужем,- резко возразила я.

– Ну и что? Ей не впервой. С кем она только не путалась! Она и не скрывает. Говорит: мой муж - мне не муж! Они только из-за Юрки и не разводятся.

– Ух, какая она подлая!..- с ожесточением выпалила Лена.- Иннокентий Сергеевич ведь не изменяет ей, это тоже все знают, зачем же она...

– Почему у вас все обо всех знают?
– с горечью спросила я.

– Маленький городок, это же не Москва,- вразумительно пояснила Миэль.А про Ларису как не знать, если она сама про себя всем рассказывает. Словно гордится этим или хочет, чтоб сплетня непременно до всех ушей дошла.

– Я вам еще не сказала, девочки,- нерешительно начала Лена Ломако,ведь я... я зачислилась матросом на "Ассоль".

– На "Ассоль"?! Из-за Харитона пойдешь в океан на таком дохлом суденышке?
– всплеснула руками Миэль.

– Не только из-за Харитона,- живо опровергла Лена,- мне давно хотелось в плавание. Знаешь, как там зарабатывают?..

– А Костик с кем останется? Один?
– строго спросила я.

– Есть одна хорошая старушка... Одинокая. Она домработницей раньше была. Федосья Ивановна. Пенсию она получает, а комнаты своей нет. Она поживет у нас и будет Костику заместо бабушки. И за Миэль посмотрит...

– Лена, за что ты так любишь Харитона?
– спросила я, помолчав.- Хотя разве кто знает, почему он любит...

Лена задумалась.

– Он такой красивый, сильный, хозяйственный. Я так бы хотела стать его женой!

– Что значит хозяйственный?
– с недоумением переспросила я. Никогда в жизни не слышала, чтоб любили за то, что хозяйственный. Но Лене, видно, нравилось в любимом именно это качество.

– Будешь за ним как за каменной стеной,- разъяснила она и снова всхлипнула.

Мне стало скучно.

– Ложитесь-ка спать, девочки,- посоветовала я и легла в свою постель, порядком замерзнув.

– Завтра воскресенье,- напомнила Миэль, но тоже улеглась. Лена и Миэль уже заснули, а я лежала, открыв глаза, и думала о Москве.

За окном капал дождь и шумел океан, разбивая о каменный берег мощные волны. Океан здесь шумел день и ночь. Скоро закончат строительство мола, и Бакланы будут хоть немножко защищены от океана. Зачем я приехала сюда? Почему не захотела остаться под Москвой? Нет, зачем-то мне понадобилось ехать на Камчатку! Как меня Августина уговаривала не ехать сюда. Но я не послушалась... Мне хотелось плакать. До чего плохо, до чего одиноко. Если бы я только могла сейчас очутиться дома, на Комсомольском проспекте. Вместе с дорогой своей мамой Августиной. Если бы папа не умер. Отец мой, родной, любимый отец, зачем ты ушел так рано?! Кто у меня есть? Никого у меня нет, я совсем одна!

* * *

А на следующее утро, только мы позавтракали, за мной пришел дядя Михаил. Его привели Иноккентий и Юра.

Он стоял и, доверчиво улыбаясь, смотрел на меня, высокий, худой, сутулый старик с морщинистым узким лицом и добрыми светло-серыми глазами. Густые седые волосы растрепались от ветра. Он не носил шляпы. Если бы мойотец дожил до старости, он был бы в точности такой.

Дядя Михаил сразу узнал меня по сходству с его младшим братом.

– Вылитый Саша, когда ему было восемнадцать лет!
– воскликнул он растроганно и грустно. Мы обнялись и трижды расцеловались.