«Улисс» все еще катился влево, когда из задней трубы его повалил черный дым, это ставилась дымовая завеса.

Вэллери выпрямился, схватил бинокль. Над верхней палубой по правому борту вражеского крейсера, перед самым мостиком, поднимались густые клубы дыма. — О, молодчина, юный Кортни! — воскликнул он.

— Действительно, молодчина! Действительно, молодчина! — Повторил Тиндалл. — Просто красавец! И все же, я не думаю, что мы остановимся, чтобы обсудить с ним этот вопрос… А как он вовремя, джентльмены! Боже, это было близко! — Прямо за кормой «Улисса» в море упало несколько снарядов, один из них взорвался, вздыбив огромный столб воды.

Было очевидно, что попадание во вражеский крейсер ничуть не ослабило его огневую мощь: следующий залп упал с недолетом в двести метров. Теперь немец стрелял вслепую. — Додсон, старший инженер-механик, старался вовсю: жирный черный дым стлался над морем плотной, непроницаемой стеной. Вэллери вновь изменил курс и полным ходом отправился на восток.

В течение двух последующих часов — в сумерках, а затем и в темноте — «Улисс» играл в кошки-мышки с крейсером класса «Хиппер». Он то вступал в перестрелку, появляясь на короткое время, чтобы раззадорить врага, то исчезал за дымовой завесой, которая с наступлением ночи стала едва ли нужна.

Все это время глазами и ушами «Улисса» был радар, который ни разу его не подвел. Наконец, решив, что конвою уже не грозит опасность, Тиндалл приказал поставить двойную дымовую завесу в виде гигантской буквы «U», и «Улисс» ушел на юго-восток, сделав напоследок несколько выстрелов — не столько на прощание, сколько для того, чтобы указать направление своего отхода.

Полтора часа спустя, описав гигантскую дугу, «Улисс» очутился далеко на севере. Между тем Боуден вместе со своими подчиненными продолжал следить за продвижением немецкого крейсера. Тот продолжал двигаться к восток, затем, находясь почти на предельной дистанции действия радара, повернул на юго-восток.

Тиндалл слез со своего кресла, расправляя онемевшие члены, и с удовольствием потянулся. — Неплохо поработали мы нынче вечером, командир. Совсем неплохо. Бьюсь об заклад, наш друг всю ночь будет нестись на всех парах на юго-восток, рассчитывая к утру догнать конвой. — Несмотря на усталость, Тиндалл чуть ли не торжествовал. — А к тому времени конвой FR-77 будет в двухстах милях севернее его… Штурман, вы верно рассчитали курсы сближения с конвоем для всех скоростей до ста узлов включительно?

— Полагаю, мы сможем соединиться с конвоем без особых трудностей, — учтиво ответил Капковый мальчик.

— Больше всего он меня бесит, — прогудел Тиндалл, — когда изображает из себя пай-мальчика… О Боже милостивый, до чего же я замерз!. Проклятье! Надеюсь, это не очередной сюрприз?

Связист снял трубку.

— Вас, сэр, — произнес он, обращаясь к командиру корабля, — это лейтенант медицинской службы.

— Примите депешу, Крайслер.

— Прошу прощения, сэр. Лейтенант хочет что-то сообщить вам лично.

Крайслер протянул телефонную трубку Вэллери. Тот, подавляя раздражение, приложил ее к уху:

— Командир слушает. Да, а в чем дело?. Что?.. Боже мой! Не может быть!.. Почему меня сразу не известили?. Понятно. Благодарю вас.

Вэллери отдал Крайслеру трубку, устало повернулся к Тиндаллу.

В темноте адмирал скорее угадал, чем увидел, как у него бессильно опустились плечи.

— Звонил Николлс. — Голос Вэллери был вял, бесцветен. — Пять минут назад лейтенант Итертон застрелился у себя в каюте.

В четыре часа утра «Улисс» присоединился к конвою. Густо валил снег, но море было спокойно. К полудню, всего через шесть часов, контр-адмирал превратился в измученного, дряхлого старика. Изможденное лицо его осунулось. Тиндалла мучили угрызения совести, досада на самого себя, граничившая с отчаянием. За эти немногие часы его румяные щеки ввалились и поблекли, кожа стала серой, как пергамент, налитые кровью, усталые глаза запали. Казалось просто невероятным, чтобы в бесстрашном, не знающем уныния, бывалом моряке, стоически переносившем любые тяготы войны, в столь короткий срок могли произойти такие разительные перемены. Факт этот, тревожный сам по себе, оказал страшно деморализующее влияние на матросов. А ведь каков поп, таков и приход.

Сравнение это поневоле приходило на ум каждому.

Любой беспристрастный суд оправдал бы Тиндалла, даже не начав следствия. Ведь он делал то, что, по его мнению, было правильным, то, что сделал бы на его месте любой командир. Но Тиндалл предстал перед иным судом — беспощадным судом собственной совести. Он не мог забыть, что именно он пренебрег официальным приказом прорываться к Нордкапу по прямой линии, а увел конвой так далеко на север. И именно там, где, по словам лордов адмиралтейства, это могло произойти, то есть на широте семьдесят градусов, конвой наткнулся на огромное скопище немецких субмарин — самую крупную «волчью стаю» из всех, какие действовали в Арктике в продолжение второй мировой войны.