– Слушай, папочка, ты залезь в спальный мешок, чтобы не замерзнуть,-сказал я.-Ты меня слышишь? А я пойду на плато и приведу сюда мужчин. Слышишь?

– Слышу, сын! Иного выхода нет. Ты у меня молодец! Иди все время по реке - не заблудишься. Будь осторожен, не сломай лыжи.

– Не сломаю. А ты залезешь в спальный мешок? Ты не замерзнешь, папа?

– Нет. Иди, Николай! И помни: мое спасение в тебе. Если выбьешься из сил, разожги костер и отдохни. Спички ведь у тебя?

– Да, папа. Я пошел...

Мне хотелось сказать ему, как я его люблю, как я испугался за него, но что-то мешало мне это сделать, какая-то внутренняя неловкость. Я впервые понял, что любовь доказывается не словами, а делом.

Аккуратно приладив лыжи, я тронулся в путь. Теперь я шел медленно мешал кустарник. Нижний склон горы весь зарос им. Это было хорошее, смолистое топливо для костра. Снега почти не было, ветер сдувал его вниз, в долину, и мне пришло в голову наломать для отца веток, пусть он себе разожжет там костер.

Наверное, часа полтора я ломал хрусткий на морозе кустарник и сносил хворост в одну кучу, возле расселины.

– Ты еще здесь?
– ахнул отец, увидев меня.- Ты боишься идти один?

– Не боюсь,- оскорбился я несправедливым подозрением,- я заготавливал тебе топливо.

Быстро сбросив хворост, я, уже не прощаясь, поспешил к Ыйдыге. Через час я был на реке и быстро заскользил на восток, в сторону плато.

Я должен был первым с полярной станции проделать путь от ледника до плато по реке. Мое спасение, а следовательно, и отца, было в лыжах, в быстроте бега. Я и бежал, и старался не думать о том, что могу встретить хищных зверей или может разразиться пурга.

Я гордился, что обеспечил отца топливом - он этого никак от меня не ожидал. Теперь он разведет костер, и ему будет тепло от огня.

Глава четырнадцатая

ОДИН В ПРОСТРАНСТВЕ

Я быстро скользил по замерзшей реке, чуть отталкиваясь лыжными палками. По времени был уже поздний вечер... На леднике мы ложились бы сейчас спать. Предстояло идти всю ночь и весь день. Я решил, что за тридцать часов дойду. Но какое большое расстояние отделяет меня от плато... Вертолет и то летел бы минут тридцать!

А где-то совсем далеко, в тундре или горах, но в дикой безлюдной местности (иначе бы он дал знать), затерялся Ермак- живой или мертвый.

Все эти восемь месяцев жизни на плато я был в свои тринадцать лет на положении мальчишки. Каждый меня понемногу баловал, ласкал, старался избавить от тяжелых или неприятных обязанностей. Теперь я внезапно очутился с глазу на глаз с Севером, и ему не было дела до того - ребенок я или взрослый. Теперь от меня требовалось, как от мужчины. Во что бы то ни стало я должен дойти до полярной станции. Если не дойду, отец добрую неделю или две пролежит в ловушке без помощи. Расселину снова может занести снегом, и тогда отец погибнет от голода... Или замерзнет, когда кончится топливо... Или задохнется в снегу...

Я слегка замедлил шаг, поняв, как важно мне сберечь и соразмерить свои силы. Я старался не думать об опасностях, поджидавших меня за каждым кустом, но против воли это лезло в голову. Поняв, что не а меру живое воображение могло, оказать мне теперь плохую услугу, я решительно отогнал от себя мрачные мысли.

Я остановился на минутку передохнуть и осмотреться. Лыжи были в полном порядке. Хорошо, что отец их сам смазал. Я пока не мерз, даже чуточку вспотел, потому что был одет очень тепло. 98

Обычно в часы, падавшие на ночное время, мороз усиливался, но сегодня даже потеплело.

Было очень тихо и ясно, и ярок был свет звезд и луны с отломанным краешком. Замерзшая река представляла собой довольно хорошую дорогу, только кое-где преграждали путь ледяные навалы. Тогда приходилось снимать лыжи, чтобы не сломать их.

Горы постепенно раздвинулись, река разлилась и текла в широкой долине, заросшей редким лиственным лесом, среди невысоких скал. Снега было не так уж много, но иней запорошил и лиственницы, и кустарник, и скалы, и камни - все было белым, искрилось и мерцало в лунном сиянии.

Потом лес исчезал, словно таял в лунном сумраке, и вдруг оставалась одна тундра - бесконечная, белая тундра. От Кэулькута я знал, что в этих местах отличные пастбища для оленей.

Войдя в ритм, я мерно бежал ледяной дорогой, стараясь держаться середины реки, послушно следуя всем ее излучинам и поворотам. Час за часом, медленно - о, как медленно!
– побеждал я пространство.

Во времени образовывались провалы, когда я как бы перескакивал через время без мыслей, без чувств, почти не отдавая себе отчета в происходящем.