Когда я подошел, разговор об интеллигенции, оказывается, продолжался. Но Захарченко был не я, он парировал нападки Гуся.

– Где справедливость?
– вопрошал Гусь, закатывая глаза.- У меня злость кипит на этих "высокообразованных". Все эти светила науки гребут деньги дай боже. Какой-нибудь профессор за час получает пять рублей. Считать умеете? Сколько он за семь часов отхватит?

– Наверное, чтобы восстановить справедливость, ты и грабил квартиры светил науки?

Парни заржали. Гусь обиженно поморгал.

– Кто старое помянет, тому глаз вон. Я завязал накрепко. А вообще я что? Я простой колхозник!

– Какой ты, к черту, колхозник,- махнул рукой Захарченко и налил себе еще чаю.

– Колхозник, из Саратовской области. В деревне и восемь классов кончал. У меня и сейчас там вся семья работает. А я в город подался, на завод.

– Понятно. С грехом пополам кончил восемь классов - по два, по три года сидел в одном классе. Учиться дальше не захотел, ведь ученье - это тяжелый, изнурительный труд. В колхозе работать тоже нелегко. Пришел в город на завод. А лодыри и там не нужны. Куда ни подайся, везде трудиться надо. А тебе хочется иметь все блага жизни. Вот и пошел воровать, грабить, убивать...

– Я по мокрым делам не ходил,- буркнул Гусь.

– В колонии тоже заставляют работать. За пайку. До чего обидно! Лучше уж "завязать" и работать на воле, где-нибудь на Севере, где платят "длинный рубль"... Вот ты, Шашлов, завидуешь "высокообразованным", а ведь для них эти блага - только возможность целиком отдаться любимому труду. Все, что им действительно необходимо, это возможность делать свое дело. А это уж государство, ценя их время и здоровье, заботится о них. Я не академик и никогда им не буду, но мне бы и в голову не пришло завидовать, что у кого-то, например, дача или там машина. Вот ерунда! Ничто так не растлевает человека, его душу, как зависть, лень, нежелание трудиться в полную меру.

– Так... Значит, я - растленный тип?
– обиделся вконец Гусь.- Обрисовал меня товарищ начальник в полную меру. Чего скалите зубы?
– накинулся он на парней. Те мгновенно спрятали улыбки.

– Куда же вы теперь направляетесь?
– спросил Захарченко, обращаясь к Гусю и остальным.

– В Черкасский,- хором, как на уроке, ответили они.

– А на рудниках уже надоело? Там можно хорошо заработать...

– Здоровье дороже,- сказал Гусь.

– Дело ваше... Когда вышли с рудника?

– Утром. До развилки нас подкинула попутная машина, а потом пешком...

Захарченко повернулся к Марку. И сразу лицо его посветлело.

– Ну, как там в обсерватории, обживаешься понемногу? Марк с любовью взглянул на Захарченко.

– Там хорошо, Михаил Михайлович. Такие славные люди! Друга себе нашел.

Марк кивнул на меня. Мне стало немного легче: Марк считает меня своим другом.

– Отец его в Антарктиде, Михаил Михайлович. Это ведь сын Дмитрия Николаевича Черкасова.

– А-а! Академика Черкасова!

Гусь внимательно посмотрел на меня. За что, собственно, он меня так возненавидел? Не подумайте, что я преувеличиваю: это был взгляд убийцы.

Глава пятая

ОСКОРБЛЕНИЕ ЛОЖЬЮ

В зимовье мы пробыли часа четыре. Потом, воспользовавшись временным затишьем, кое-как добрались до плато. Все в лаборатории спали, нас встретил Бехлер. Женя его расцеловал. Бехлер отвел Женю в приготовленную ему комнату, а мы, поужинав, легли спать. Утром я немного проспал и завтракал один, на кухне. Я беспокоился за Абакумова, но Гарри успокоил меня: Алексей Харитонович вернулся вчера до пурги.

Когда я подходил к камералке, в коридоре меня догнал Женя, одетый очень парадно: в черном костюме, белой рубашке, модном галстуке. Он схватил меня за руку. Я заметил, что Женя расстроен.

– Колька! Разве эта девушка... ну, Лиза... дочь Абакумова?

– Конечно.

– Почему же ты мне вчера сразу не сказал?

– Я не знал, что это имеет какое-то значение.

– Я думал... его давно здесь нет.

– Что ты! Разве Абакумов бросит обсерваторию? Он отсюда никуда не уйдет.

– Я был уверен, что он давно обворовал вас всех и скрылся. Я был настолько оскорблен за Абакумова, что молча повернулся к Жене спиной.

– Непонятно, как у бандита может быть такая дочь?
– пробормотал он мне вслед.

Я хлопнул дверью. Погромче. А Лиза произвела на него впечатление! Так ему и надо.

А через час в камералку, где, кроме меня, работали четыре бородатых геолога, вошла Валя и молча опустилась на стул. Она показалась мне очень бледной. Серые глаза ее смотрели обескураженно. Она совсем не походила на тридцатилетнюю женщину-мать. Как была живая, вихрастая, длинноногая, похожая на мальчишку, так и осталась. Может, чуть пополнела. И стриглась под мальчишку, и это ей очень шло.