Ехал молча и в тишине. Нервы в последнее время вовсе плохо работали. Или хорошо, но так, будто были не внутри, как природой задумано, а снаружи. И цеплялись за всё: за песни, которые когда-то в других условиях звучали точно так же, но воспринимались гораздо приятнее, не перехватывая дыхания. За машины, похожие на ту, в которой уехала Катя, глядя на которые сердце почему-то поднималось к горлу и колотилось там. За кафе, в которых обедали. За заправки, на которых заливались бензином перед совместной поездкой.

На кладбище выбросил старые цветы и положил новые. Посидел недолго.

Гараж открывал, наверное, целый час. Я не был тут года три, наверное, с самой свадьбы. И Катя про него не вспомнила. Зато прислала сообщение, что заплатила вместо меня госпошлину за развод, но, так и быть, прощает мне невнимательность. Я прочитал, вздохнул, подышал носом поглубже, чтоб сердце перестало прыгать под кадыком, и продолжил заливать замок ВэДэ-шкой. Обтерев ключ от густой ржавчины о ветошь, что достал из кармана на водительской двери, открыл-таки ворота. Где-то на треть. В нос прилетел воздух трёхлетней давности, когда всё ещё было хорошо. Он был холодным, пах пылью и песком. И масляной краской. И плесенью, потому что потолок явно подтекал — по стенам тоже было заметно. А ворота открылись не на полную потому, что упёрлись в песок и траву, что наросла перед ними за это время. Нашел справа, под выключателем, который не работал, совковую лопату и убрал лишний грунт и зелёные насаждения.

Форд в гараж помещался будто бы с трудом, впритирку и то, если сложить одно зеркало. Раньше гаражи делали под другие автомобили, менее габаритные, но более народные. Вперёд я подъехал до лёгкого касания стены номерной рамкой. Вышел, закрыл ворота на здоровенные шпингалеты, дверь — на засов. Сел в машину. Открыл крышку на бутылке, глотнул. Специально взял такую, чтоб не было рассекателя — надолго растягивать удовольствие не было никакого смысла. Хотя, удовольствия тоже никакого не было. Глотнул ещё. Откинул спинку сидения, вытянул ноги. И задремал. Двигатель не глушил.

Утро было недобрым по всем критериям. Болела голова. Хотелось пить и наоборот. Очень. А самым поганым показалось то, что оно в принципе настало. Изначально мысль была другой, конечно. Я вышел, шатаясь, за ворота и обошёл гаражный блок. Там меня два раза вырвало и удалось решить вопрос с «наоборот». Пить хотелось по-прежнему, и голова раскалывалась так, что даже глаза слезились, хотя по небу ползли низкие сероватые облака, заслоняя от меня Солнце. Или меня — от него.

Форд признаков жизни не подавал. Никаких. Ни лампочки, ни стрелочки, ничего не горело и не издавало звуков. Ну, хоть кто-то…

Я закрыл гараж, поправив за плечом потёртый, видавший виды рюкзачишко. Добрался, щурясь и покачиваясь, до Игнатовки — идти было минут пятнадцать. Но сперва дошёл до «Магнита», где взял воды, сигарет и ещё бутылку. Судя по всему, мой внешний вид и продуктовая корзина продавщицу не удивили. Но и ничего позитивного в ней не пробудили. Что логично, в принципе.

«Пятьдесят третий» от автоколонны 1784 подошёл минут через сорок. И без того поганый день наполнился ароматом солярки, горелой проводки, дерьмового табака, кислого пота и куриного помёта. Странно как — всего час от Москвы, а такой контраст. До села Вороново ехать всего минут двадцать, а я словно весь пропитался этим сельским колоритом.

Наш дом был от остановки третий, через один от церкви. Мама часто туда ходила последнее время. Отец не жаловал. Я вообще не бывал ни разу. Перед нашим домом стоял чужой забор. За ним — чужая машина, большая, чёрная. А за ней — чужой дом на месте нашего. Тоже большой, со стеклопакетами, обшитый каким-то камнем, под крышей из синего металлопрофиля. На месте яблони, на которой красными крапинами полыхали яблочки при нашей последней встрече, не было даже пня.

Я развернулся, вышел к дороге и пошёл по обочине. Обгонявшие машины, особенно грузовые, обдавали жаром, пылью и выхлопным угаром. Я шёл не торопясь. Мне было некуда торопиться. Направо показался поворот на садовое товарищество «Соколово». С тамошними «соколами» часто бодались наши «вороны», когда встречались на автобусной остановке. Сейчас об этом смешно и странно вспоминать, но тогда синий железный павильон с буквой «А» в кружке был центром Вселенной: там решались жизненно важные вопросы, создавались и распадались союзы, военные и гражданские. Оттуда же отправлялись торговые и дипломатические караваны на вечеринки в клуб. Якоть, село с древней историей, тогда было известно нам только своим клубом. И драками вокруг него, конечно. В одной из них погиб мой друг Саня. Подумалось о том, что у него, на Будённовском кладбище, я тоже давно не был. В прошлом году, на день рождения, в апреле, ещё заезжал. А в этом — нет.

Километрах в трёх после «Соколова», там, где под дорожным полотном в трубе текла-булькала ещё узкая в этих местах речка Якоть, свернул в лес. Лет семьдесят назад ниже по течению на реке сделали плотину, отрыли кучу прудов и заселили их рыбой. До сих пор тут можно было поймать сига, осетра, форель, не говоря уже обо всяких карпах-сазанах. Мы с детства любили наблюдать за азартными охотниками за щуками и белым амуром, и за обстоятельными карпятниками. Хорошее было время. Давно это было.

Про эти края всегда ходила дурная слава. И машины в этом месте бились каждый год, и грибники-ягодники терялись регулярно. Была история про сотню заключённых, которых утопили в кусковском болоте, откуда брала начало речка. Говорили и о княжне, не то Орловой, не то Беклемишевой, что удавилась где-то тут от несчастной любви.

Я шёл вдоль речушки через перелесочек и заболоченное поле, стараясь далеко от воды не отходить. Но поле всё сильнее проминалось и ходило ходуном под ногами — пришлось принять левее, к густому лесу. Под ветками налетело лютое звонкое комарьё. Сломав веточку, начал было отгонять кровопийц. Но вскоре передумал. Всю кровь не выпьют, а и выпьют — мне не жалко.