Последний год существования СССР. У меня есть знания о будущем и пистолет. Я точно знаю, как всё это использую. Я помню, каково это: потерять близких людей. Поэтому 1991 год станет последним не только для страны. Теперь я сам определю, что такое справедливость. Причиню всем добро. Сделаю всех счастливыми, даже если они сами этого не захотят. Лишь бы мне не помешали те события из будущего, о которых я раньше даже не подозревал.
Глава 1
Я сдвинул в сторону дверь купе. Вдохнул запахи пота, чеснока и варёных яиц. Увидел, как синхронно повернули в мою сторону лица сидевшие в купе поезда люди. Трое. Похожий на студента старших курсов мужчина в очках и с синевато-красным прыщом около носа — он восседал рядом с окном, левым плечом прижимался к стене вагона. По правую руку от «студента» расположился мужчина лет шестидесяти, с козлиной бородкой и блестящей лысиной (я мысленно обозвал его «пенсионером»). А напротив мужчин (по другую сторону стола) замерла с широко открытыми глазами симпатичная голубоглазая блондинка: Александра Витальевна Лебедева, журналистка из Ленинграда (двадцать семь лет, бездетная, разведённая и пока ещё живая).
Я улыбнулся и громко сказал:
— Здравствуйте, товарищи. Меня зовут Дмитрий Иванович Нестеров. Я ваш новый сосед. Займу двадцать второе место. Еду до конечной станции: до самого Ленинграда.
Бросил на верхнюю полку свою ношу (газету «Советский спорт» за вчерашний день) — та легла по соседству со свёрнутым матрасом, из которого выглядывала грязно-белая подушка.
— Здравствуйте, — приятным, похожим на кошачье мурлыканье голосом сказала Лебедева.
Она пробежалась по мне взглядом: по коричневым кожаным немецким полуботинкам, по светло-синим американским джинсам, по белой футболке и по украшенному многочисленными карманами жилету из голубой джинсовой ткани.
— Иннокентий Николаевич, — представился «пенсионер».
Наряженный в белую майку мужчина привстал, протянул мне руку. Мы обменялись с Иннокентием Николаевичем рукопожатиями. Я отметил, что рукопожатие у пенсионера крепкое, рабоче-крестьянское, не соответствующее его внешности интеллигента.
— Павел, — последовал примеру своего соседа «студент». — Павел Дружинников.
Павел навалился животом на стол и тоже сжал мою руку: сильно, по-взрослому, будто спортсмен тяжелоатлет. Я заметил, что ладонь у Дружинникова влажная, будто Павел сейчас нервничал перед сдачей судьбоносного экзамена.
— Меня зовут Саша, — промурлыкала журналистка. — Александра Витальевна.
Она чуть склонила на бок голову и сказала:
— Немного у вас вещей, Дмитрий Иванович. Вас, случайно, на вокзале не ограбили?
Лебедева приподняла тонкую правую бровь. Её глаза смеялись.
Я улыбнулся, взглянул на лицо Александры. Подумал, что Пашка Бондарев меня не обманул: эта ленинградская журналистка действительно симпатичная. Пробежался глазами по стройной женской фигуре. Задержал взгляд на собранных у Лебедевой на затылке в хвост светло-русых волосах и на точке-родинке у Александры над губой.
— Путешествую налегке, — сказал я.
Прикоснулся руками к карманам жилета и добавил:
— Деньги и документы есть. А всё прочее куплю в Ленинграде.
Александра Витальевна сдвинулась к окну. Я уселся рядом с ней на полку, аккуратно застеленную тонким «колючим» одеялом. Мазнул взглядом по книге, которую держала в руке журналистка (Агата Кристи «Мисс Марпл в Вест-Индии»).
За окном купе проплывали среднерусские пейзажи: лиственные и хвойные деревья, поросшие высокой травой луга, деревянные домишки. Небо за пыльным стеклом казалось хмурым. На нём (между перистыми облаками) застыло солнце.
— Дмитрий Иванович, а вы уже слышали про референдум в Ленинграде? — спросил «пенсионер». — Про тот, который проходил во время голосования за Ельцина. Проходимцы из Ленсовета заморочили горожанам головы. Навешали им лапши на уши. И обманутые этими негодяями ленинградцы проголосовали за переименование Северной столицы!
Я отвёл взгляд от окна, посмотрел на гневно нахмуренное лицо Иннокентия Николаевича.
Заметил, как Павел Дружинников пожал плечами.
— А я считаю, что это хорошо, — сказал «студент». — Пора завязывать с коммунистическим прошлым. Хватит! Надоело. Да и вообще. Это царь Пётр Первый построил город на Неве, а не Ленин. Ленин там вообще ни при чём. Поэтому я считаю: именно царь Пётр заслужил, чтобы в город носил его имя. И нечего подмазываться к чужим заслугам.
— Название Санкт-Петербург не в честь Петра Первого, — сказала Лебедева. — А в честь Святого Петра, небесного покровителя города.
«Студент» тряхнул головой.
— Пусть так, — сказал он. — Но Ленин к этому городу всё равно никакого отношения не имеет.
«Пенсионер» гневно сверкнул глазами.
— Много вы понимаете! — повысил он голос. — Город-герой — это Ленинград, а никакой не Петербург! Ещё живы те, кто пережил блокаду, кто защищал Ленинград от фашистов. Они Ленинград защищали, а не Петербург! Как мы своим отцам и дедам в глаза посмотрим?! Как мы предадим их память?! Совести у вас нет с эти самым вашим… Петербургом.
— Товарищи, предлагаю сменить тему, — сказала Лебедева. — Всё равно от нашего с вами спора ничего не зависит. Что бы мы ни решили, а власти поступят по-своему. Нет у нас в стране пока демократии.
Александра Витальевна взглянула на меня, словно в поисках поддержки.
— И слава богу, что её у нас нет, — произнёс «пенсионер». — Нам она и не нужна. Пусть эту демократию буржуи за границей едят.
Он покачал головой.
— Это вы за себя говорите, Иннокентий Николаевич, — ответил «студент». — А нам эти ваши коммунизм и социализм уже поперёк горла сидят. Всё. Надоели. Требуем перемен.