— Какой еще кабель?

— Который вам нужно воткнуть в проектор.

В эту секунду Райделл глядел на посылку «ГлобЭкс».

— Какой проектор?

— Который вы сегодня забрали в «ГлобЭкс».

— Погодите минутку, — сказал Райделл, — откуда вы знаете?

Минутная пауза.

— Я просто знаю, Райделл.

— Слушайте, — сказал Райделл, — я влип в неприятность. Подрался. Не я подрался, другой парень, но драка вышла из-за меня. Они просмотрят записи охранной системы «ГлобЭкс» и узнают, что я расписался за вас. И у них будет видеоролик с моим участием.

— Ничего у них на вас нет.

— Да есть у них все! — запротестовал Райделл. — Я же там был!

— Не были, — сказал Лэйни, — у них есть видеоролик с моим участием.

— О чем вы болтаете, Лэйни?!

— О бесконечной пластичности цифры.

— Но я расписался. Написал свое имя, не ваше.

— На экране, не так ли?

— О, — Райделл был озадачен. — Кто это, интересно, может взломать «ГлобЭкс» и изменить эти данные?

— Не я, — сказал Лэйни, — но я вижу, что их изменили.

— Ну и кто это сделал?

— Сейчас это чисто академическая проблема.

— Что это значит?

— Это значит — не задавать вопросов. Где вы находитесь?

— На мосту, в ночлежке с кормежкой. Вы стали меньше кашлять.

— Это синий сироп, — сказал Лэйни. Райделл понятия не имел, что тот имеет в виду. — Где проектор?

— Похожий на термос? Он у меня.

— С собой не берите. Найдите магазин под названием «Сбойный сектор» и скажите, что вам нужен кабель.

— Какой именно кабель?

— Вас будут ждать, — сказал Лэйни и дал отбой.

Райделл сидел на кровати, в солнцезащитных очках, порядком разозленный на Лэйни. Чувствовал жгучее желание провалить операцию. Найти работу в парковочном гараже. Сидеть себе и глазеть на природу в бывшем деловом центре Детройта.

Но тут чертова служебная этика не дала ему покоя. Он снял очки, засунул их в карман куртки и принялся вновь надевать туфли.

Начало Фолсом-стрит под дождем, все эти испачканные сажей транспортные средства, страдающие костным шпатом домики на колесах, рванобрюхие колымаги любых марок — лишь бы в названии было слово «старый»; машины, что работали — если вообще работали — на газолине.

— Глянь-ка на это, — сказала Тесса, подогнав свой фургон впритык к старому «хаммеру», в прошлом — военному, каждый квадратный дюйм облеплен микромусором на эпоксидке, миллион мельчайших обломков производства, блестящих в свете фар и дождя.

— Думаю, здесь найдется свободное место, — сказала Шеветта, вглядываясь в мутные размывы «дворников». «Дворники» фургона Тессы были с лезвиями, в стиле Малибу — старые и успевшие отвыкнуть от влаги. Подругам пришлось снизить скорость и буквально ползти весь последний квартал до самого Эмбаркадеро, когда дождь зарядил всерьез.

Теперь он размеренно барабанил по металлической плоской крыше фургона, но Шеветта знала Сан-Франциско и понимала, что это ненадолго.

Черный парень с дредами честно заработал свой чип на пятьдесят. Вернувшись, они обнаружили его скорчившимся на поребрике, словно горгулья, выражение лица его неприветливое; он покуривал русские сигареты из красно-белой пачки, сунутой за закатанный рукав поношенной армейской рубашки, которая была ему на три размера велика. Фургон, как ни странно, все еще был на колесах, и шины были целы.

— Как ты думаешь, что он имел в виду, — сказала Тесса, маневрируя между поросшим мхом школьным автобусом, воистину антиквариатом, и развалившимся катамараном, стоявшим на трейлере со сгнившими шинами, — когда пробубнил, что тебя искали?

— Не знаю, — сказала Шеветта. Она спросила мальчишку кто, но он лишь пожал плечами и отвалил, предприняв сначала решительную попытку выклянчить у Тессы «Маленькую Игрушку Бога». — Может, он и сказал бы кто, если бы ты дала ему свою камеру.

— Вряд ли, — сказала Тесса, заглушив двигатель, — это же половина моей доли от дома в Малибу.

Шеветта увидела, что в крохотной кабинке катамарана включен свет, струящийся сквозь маленькие щели-окна, и что кто-то копошится внутри. Она принялась опускать окошко, но ручку заело через два оборота, так что ей пришлось открыть дверь.

— Эй, это место Бадди, — сказала девочка, высунувшись из люка катамарана; она говорила громко, стараясь перекрыть шум дождя, хриплым, немного испуганным голосом. Стояла, съежившись то ли под старым пончо, то ли под куском брезента, так что Шеветта не могла разглядеть лица.