В первую шеренгу встали алебардисты и пикинеры, а мушкетеры отошли во вторую линию, причем сделано все было до того бестолково, что я чуть не завыл от бессилия. На моих глазах закованные в сталь клибанарии зарубили десяток стрелков. Один из всадников тут же получил шипом алебарды в прорезь шлема, а еще одного смачно, с утробным хеканьем порубили огромными топорами, сломав ему кости. Черта с два они пробили его доспех, просто закололи, найдя сочленение между кирасой и шлемом. Впрочем, вес алебарды таков, что попадание в плечо почти гарантированно выключает руку. Она после такого удара висит плетью.

— Бей по готовности! — орали сержанты.

Тут все понимали, что лишь мушкетеры спасут нас сегодня. Если клибанарий прорывался в глубину строя, остановить его было необычайно сложно. Закованный в железо боец, которого тренировали с детства, забирал с собой многих, пока его догоняла пуля или брали в кольцо пехотинцы с алебардами.

— Пикинеры! Держать строй! — орали взводные, когда первый безумный натиск отбили. У нас погибло не меньше двух сотен, да и всадников тоже погибло немало. Изрубленные топорами, расстрелянные в упор, они лежали тут и там, словно упавшие с пьедестала железные статуи. Наше каре, ощетинившееся жалами пик и стволами мушкетов, стояло.

— Эй ты! — заорал какой-то крепыш в невероятной красоты доспехе, на котором виднелись вмятины от пуль. — Ублюдок! Иди сюда!

На редкость могучий парень, вон какую толстую кирасу на себе таскает… Да кто же это такой? Впрочем, он вскоре сам ответил на свой вопрос.

— Я, Лука Любимов, на бой тебя вызываю!

— Да что ж такое! –я с мученическим видом поднял глаза к небу. — Да что ж за беспокойная семейка!

— На каком оружии бьемся? — спросил я, подъехав поближе. — Прекратить огонь!

Клибанарии выстроились шеренгой, ожидая, чем закончится наш разговор. Кое-где еще хлопали выстрелы и звенели удары, но бой понемногу стихал. Мятежники отхлынули, они больше не хотели биться, и причина тому была весьма заурядна. Авары Сулака уже перебили охрану лагеря и теперь выстроились сзади, готовясь ударить. Для пеших аристократов это почти гарантированный разгром.

— На любом оружии! — выкрикнул Лука, который снял шлем и теперь смотрел на меня с ненавистью.

— Если побеждаю я, вы сдаетесь, — я хмуро посмотрел на клибанариев, из которых на ногах стояла едва половина. — Коней у вас больше нет. А мои всадники уже приготовили арканы.

Во-о-т… Пока они обдумывают эту несложную мысль, пушкари уже установили орудия и забили картузы. А ведь наши лафеты — полное дерьмо. Едва держатся. Из девяти уцелевших пушек три развалились, пока их сюда тащили. Чего-то мы еще не умеем делать… Собственно, мы почти всего не умеем.

— А если он победит? — вперед вышел незнакомый мне вояка с густыми смоляными усами, что почти лежали на его позолоченной груди. Он уставился на меня так, словно взвешивал мясо на рынке. И мне не по себе стало от этого взгляда.

— Кто говорит? — надменно посмотрел я на него.

— Командир Первого Германского легат Войков, — он шутовски ударил кулаком в грудь. — Я командую этим войском. Мое почтение, ваше помойное сиятельство!

— Если он победит, я вас отпущу и верну коней, — ответил я. — Даю слово. Но если он проиграет, вы сдаетесь и идете под трибунал. Договорились?

— Договорились, — кивнул Войков. — Клянусь!

— Тогда отойдите на сто шагов назад, — скомандовал я. — Мне понадобится место! — и уже добавил потише. — Варнацкий! Ты знаешь, что делать…

Клибанарии отошли и встали огромной дугой, оживленно переговариваясь. Я вышел из рядов войска. Поединок… Опять…

— Эй ты! — крикнул я Луке Любимову, который тоже вышел вперед и достал меч. — Любое оружие! Ты сам сказал. Согласен?

— Да! Согласен! Сдохни, сатана! — Лука бросился на меня и тут же упал навзничь. Его шлем вмяло внутрь чудовищным ударом, а наружу плеснуло брызгами крови и осколками костей. Серьезно его приложило! А я ведь даже звука выстрела не услышал, так волновался. Третий раз всего стреляю.

— Чего уставились? — спросил я клибанариев, пряча в кобуру дымящийся пистолет и уходя под защиту пикинеров. — Вы же сами слышали, он согласился… Оружие на землю! Вы поклялись!

Вы скажете, я поступил некрасиво? Ну, это еще как посмотреть. Тоже мне, нашли дурака, с таким бойцом дуэли устраивать. Это же дикий тур, а не человек. Он бы меня размазал и даже не вспотел, я такие вещи шкурой чую. Не зря Уставом поединки запрещены.

— Это неслыханная подлость! — заорал возмущенный легат. — Мечи из ножен, панове! На куски порубить ублюдка!