Пришел к разбору. Но не унывает,

Счастливец улыбается — он знает,

Что самое прекрасное — искать.

Перевод Р. Сефа

Тонино Гуэрра — поэт. И тогда, когда он обращен к прозе, и когда сочиняет сценарий для кино, и когда пишет стихи. Поэзия его мировоззрение, способ жизни; и если бы, к несчастью, ему пришлось для того, чтобы прокормиться, рыться на свалках, то и тогда он бы, конечно, остался поэтом.

Он добрый. И непосредственен как ребенок. У него агрессивный взгляд беззащитного человека. Он немного сутулится и смеется почти до слез, когда ему смешно, не считаясь с приличиями. У него неповторимый характер естественного существа. Иногда возникает странное впечатление, что он до сих пор не общался с людьми. С ним очень трудно людям неискренним, дипломатам, себе на уме. Не оттого, что он их видит насквозь. А потому, что им кажется, что они им разоблачены. Он выходец из крестьянской семьи.

Гуэрра пишет на диалекте романьоло. В Италии всегда и много писалось на диалектах. Данте, Петрарка и Боккаччо писали на вульгарной латыни, то есть на тосканском диалекте, тогда как все официальные бумаги (документы) того времени написаны на латыни. И Порта, миланский поэт XVI века, обладающий языком прямо-таки магического обаяния и звучащий вполне современно в наши дни, и Эдуардо де Филиппо, и Пазолини (свои ранние и, может быть, лучшие стихи) писали на диалекте. И впоследствии Пазолини писал книги на диалекте фриулано.

Современный итальянский язык существует, по мнению Гуэрры, как способ коммуникации, диалект же, кроме этого, дает возможность для самовыражения. В словах, высказанных на диалекте, чувствуется тело и запах тех, о ком говоришь. По выражению молодого итальянского критика Анжело Гульельми, — чувствуешь — чистые или грязные у него руки. На диалекте выразимы и ирония, и симпатии народа, чего нельзя сказать об общеупотребительном итальянском, который слышишь каждый день по радио или телевидению.

Диалект исходит из уст народа, обладая своеобразной и предопределенной стилистикой и поистине фантастической спрессованностью.

Стихи его просты, бесхитростны и прекрасны. Они лишены аллегорий и символов, и их образы не расшифровываются — не разлагаются — как нельзя разобрать часовой механизм, без того чтобы он не остановился. Они выражают правду, красоту не расчленяя их, а отражая — целокупной радостью творчества и бытия. Они чем-то напоминают мне средневековую японскую хокку, полную чистого, дзеновского созерцания:

Моя стена когда-то

была покрыта шелковым плетеньем —

сетями пауков [1]

Вот и все стихотворение!

Кроме большого количества прозы и стихотворных сборников, Гуэррой написано множество киносценариев для теперь уже знаменитых фильмов. Он сотрудничал и с Микеланджело Антониони, и с Рози, и с Федерико Феллини. В «Амаркорде» Феллини целый эпизод о сумасшедшем на дереве вышел из стихотворения Гуэрры «Кот на абрикосовом дереве».

Все лучшие кинорежиссеры — всегда поэты. Вспомним имена хотя бы некоторых из них — Довженко, Феллини, Виго, Антониони, Бергман, Параджанов, Бунюэль, Куросава. Кино рождено поэтами. И поэтому Тонино Гуэрра не случаен в нем.

В стихах из сборника «Волы», которые сегодня предлагаются вниманию читателей, вы найдете многое — и тонкий юмор, и печаль, и радость, и страдание, и надежду. Он очень нежный и ранимый — этот крестьянин из Романьи, лишенный кожи.

Андрей Тарковский Таллин, 1 августа 1978

СЕМЬ ПОСЛАНИЙ МЭРУ МОЕГО ГОРОДА И ВСЕМ ОСТАЛЬНЫМ, НАПИСАННЫЕ МНОЮ, ТОНИНО ГУЭРРОЙ, ГРАЖДАНИНОМ САНТАРКАНЖЕЛО

I

ГОСПОДИН МЭР,

это — площадь, а это — ее стены: такие, как всегда. Однако жизнь со временем изменилась. Должен начать издалека, чтобы дойти до сути, до главного зерна моих посланий. Знаю, что в прошлом здесь были поля и огороды, а затем пространство отгородили, чтобы создать место встреч горожан, убегающих с высокого средневекового города. И тогда все бабочки, и жуки тоже, осы и дикие птицы покинули этот остров, который сделался перекрестком встреч и рукопожатий, велосипедов и автомобилей. Помню, ребенком я видел ветер, который еще поднимал пыль на Главной Площади, и снег зимой мягким голосом проводил полосы по небу и закрывал рот шумам. И тогда люди собирались на Площади, прислонясь спиной к стенам, или под портиками и радостно смотрели на этот праздник, который объединял тела. Теперь удивление не выходит за оконные стекла или закрыто дверцами машин. Кто способен (сумеет) созвать нас на Главную Площадь? Какой колокольный звон необходим, чтобы всем вместе насладиться этим спектаклем? Снег падает не для одного одинокого человека, закрытого в собственной клетке страха.