— Я только возьму шапку…

— Давай-ка поторопись, старик. Не заставляй меня ждать, — лениво протянул ассириец, беспечно поворачиваясь к хозяину спиной.

Анкар нервно схватился за шапку, еще быстрее — за нож, который тотчас и спрятал в рукаве.

— Иду, иду…

Он и сам не знал, как это у него поднялась рука, — ведь никогда раньше ему не приходилось бить человека ножом, — и, тем не менее, ударил, а потом еще и еще, больше из боязни, что ему не избежать наказания. Однако нож почти сразу перебил какой-то крупный сосуд, отчего кровь забила из раны фонтаном. Ассириец сразу осел, стал ниже ростом, упал на колени, а после уткнулся лицом в пол, забился в судорогах и очень скоро затих.

Только тогда Анкар выронил нож. И снова превратился в труса.

«Что же теперь делать?!»

Он выскочил из дома, едва не сорвал с петель калитку, ведущую на улицу, побежал вдоль глиняного забора, кто-то бросился следом — Анкар услышал их шаги, свернул в узкий проулок, налетел на спящего пса, упал в огромную лужу, которую не заметил в темноте, выпачкался с ног до головы в грязи и на четвереньках выбрался на сухое место. И вдруг уперся в чьи-то ноги. Кто-то встал у него на пути, заслонив дорогу. Перед ним были мужчина и женщина.

«Я не хотел, не хотел…» — заплакал старик.

— Ну, что ты, что ты, мой дорогой, — услышал он певучий голос Санит. Она подхватила его под руки.

Анкар, узнав жену, с надеждой посмотрел на ее молодого спутника, стал умолять:

— Спасите меня!

— На нем кровь, — заметил юноша. — Ты ранен?

— Нет. Она не моя, — Анкар затравленно и одновременно зло посмотрел на молодых людей. — Ко мне в дом прокрались воры. И мне ничего не оставалось, как перерезать одному из них горло… Ради всех богов, помогите! Они преследуют меня!

Юноша больше не мешкал:

— Ступай за мной.

Они нырнули в какую-то щель в заборе, полезли по его обрушенному краю наверх, по нему вскарабкались на крышу соседнего дома и там затаились. Вовремя — в проулке показались двое высоких мужчин в черных одеждах.

— Куда он делся? — говорил один из них по-арамейски.

— Беги в обход. Поднимешься по улице, там свернешь направо, к рынку. Этот проулок выходит туда. Другой дороги нет. А я подопру его сзади. Только не забудь, что он нужен нам живым.

Анкар боялся даже дышать, но увидев, что его преследователи разделились, а вскоре и вовсе скрылись из виду, постепенно стал приходить в себя. Прежде всего, он скосил глаза на молодого человека, по одежде большего всего похожего на эллина, встретился с его насмешливым уверенным взглядом и нахмурился:

— Кто это, Санит? Интересно, чем ты занималась с ним среди ночи, в то время, когда должна находиться в нашей постели?

— Я больше не твоя рабыня и не принадлежу тебе, — огрызнулась Санит.

— Неблагодарная женщина. Ты забыла, кем ты была и кем стала, — прошипел в ответ Анкар. Осознание того, что он сегодня сделал, бесконечно подпитывало в нем гордость и придавало его речам какой-то особый мстительный оттенок.

Молодая женщина с опаской спряталась за любовником.

Юноше пришлось охладить пыл ее мужа:

— Ну, ну… уважаемый, ты бы заткнулся, а то ведь спущу тебя отсюда, и пойдешь ты на корм к своим ночным гостям.

Анкар, тяжело вздохнув, покачал головой, и сказал так, словно всю жизнь только и страдал от женских измен:

— Тебе не стоило бы ей доверять. Уж поверь мне, старику.

Санит тихонько засмеялась:

— Ты не поверишь, Гелиодор. У него до меня всего-то одна женщина и была — из тех, что продают свое тело за миску полбы. Он мне ее как-то показывал в Русахинили, когда мы были на рынке. Почти без волос, без зубов, так похожа на гиену, что поставь их рядом — не различишь, кто где…

— Тебе бы подумать о том, как сейчас спасти свою шкуру, писец, а ты беспокоишься о таких пустяках, — сказал юноша.

«А ведь он прав… Безусловно, прав, — снова сжался Анкар, посмотрев сверху в проулок. — Если ассирийцы действительно ищут меня, то они начнут прочесывать весь город, залезут в каждый дом и каждую нору». И он сделал вид, что пропустил обидные речи мимо ушей. Ему и в самом деле надо было думать о том, как уцелеть, а не спорить, насколько он плох-хорош-умен-глуп-красив-уродлив или стар.

— Гелиодор, значит… Вот что, забирай эту потаскуху себе, мне она больше не нужна. Не хочешь заработать? Поможешь пробраться в мой дом, забрать кое-что из вещей, а потом уехать из города? Найдешь мне спокойного надежного мула… Или лучше двух. Одного для поклажи, другого для меня.