Полная история Нежинского

Шестьдесят тысяч долларов он должен налоговой. Пять с половиной тысяч - больнице. Почти сто тысяч - партнёрам из Китая. Банковские счета внутри страны заморожены. Список активов? Навыки и мозги. А ещё дикое желание выкарабкаться. Плюс, чуть меньше ста тысяч песо, ноутбук и одна зарубежная карта. Новое место жительства? Самый бедный район Буэнос-Айреса. Время? Два месяца, максимум. Шансы? Любой сказал бы, что их почти нет.

Тем не менее, он попробует. Ничего иного, ему попросту не остаётся.

Пятьдесят долларов. Сорок две тысячи аргентинских песо. И карта словенского банка, на которой двенадцать евро. Все финансы, оставшиеся после оплаты крохотной студии в Лаферрере — как бы грустно это не звучало, миниатюрная квартира в бедном районе оказалась единственным, что я смог потянуть.

Сейчас я сидел за покосившимся столом этой самой студии, а позади громоздились чемоданы и сумки. Совсем недавно у меня был просторный дом на побережье, из окна которого был видел океан, а я не обращал внимания на ценники в ресторанах. Теперь об этом напоминали только мои личные вещи, втиснутые в чемоданы и занимающие едва ли не половину площади нового жилья.

Сквозняк пошевелил края выцветшего плаката на стене с изображением курортного города в Мексике. Прежние жильцы прикололи его канцелярскими кнопками на стену, видимо пытаясь добавить немного красоты. Мне же он напоминал о месте, где погибли родители. Они отправились в круиз, когда я учился в университете. Решили немного отдохнуть и, как я сейчас предполагал, разжечь огонь страсти. Хотя, может быть, и нет — характер у матери был такой, что отношения у них всегда полыхали эмоциями. Высокий процент горячей испанской крови. В противоположность ей, отец, родившийся в далёкой России, эмоции почти никогда не показывал.

Я вырос, отчасти похожим на него — тоже не сильно любил показывать эмоции на публике. Хотя управлять своим настроением, мне удавалось куда хуже, чем ему. А если эмоции всё же прорывались, сдержать их выходило с большим трудом.

Вздохнув, я отвёл взгляд в в сторону, снова посмотрев в окно, за которым виднелся двор большого и старого жилого комплекса. Совсем недавно я не считал себя бедным. Вместе с Хуаном и Лусией мы импортировали футбольные мячи, фактически «вырастив» под себя поставщика в Китае, и даже пытались продвигать собственную марку. А потом я свалился с болезнью и передал пост генерального директора Хуану. Перед выпиской, подписал бумаги о возвращении полномочий, не проверив даты, и всё полетело в тартарары. Компания оказалась обескровленной, деньги выведены, платежи поставщикам не закрыты, зарплаты не выплачены.

Как будто этого мало — образовалась громадная задолженность по налогам. Которая повисла на мне — если верить подписанным мной бумагам, все транзакции были совершены в момент, когда я уже вернулся на пост генерального директора. Оригиналы документов, где должна была стоять моя подпись, и могущие послужить доказательством аферы, удобно «сгорели во время пожара», затронувшего лишь два помещения в офисе. Полицейские лишь вежливо пожимали плечами: «Мы не можем преследовать людей, отталкиваясь только от ваших слов». На адвокатов же денег у меня не оставалось. А бесплатно никто из них, естественно, работать не хотел. Включая тех, кто совсем недавно клялся в дружбе и звал на семейные посиделки.

Впрочем, Хуан и Лусия тоже неплохо притворялись друзьями. Не сосчитать, сколько раз они гостили у меня, а я у них. Пара совладельцев, которым принадлежало сорок процентов компании — они появились в её структуре после того, как мне потребовались дополнительные деньги для развития. Сначала показавшись надёжными людьми. На деле же оказались мерзкими лицемерными тварями. Которые, как я предполагал, уже давно находились за пределами Аргентины.

Я провёл пальцами по крышке ноутбука. Приобретённый полгода назад, он оставался одним из самых мощных на рынке. Став единственной надеждой выбраться с того дна, на котором я очутился. Сумма претензий со стороны налоговой оказалась достаточной, чтобы все мои личные счета заморозили, забрав деньги в счёт погашения долга. Открытым оставили только один — контролируемый государством и ограниченный жесткими лимитами. Снимать наличность с него было запрещено, а тратить я мог не более ста тысяч песо в месяц. Ровно до того момента, как закрою все свои обязательства. Если вспомнить, что эта студия в бедном пригороде аргентинской столицы обошлась мне в восемьдесят тысяч песо и хозяйка брала исключительно наличные, выжить в таких условиях было сложно.

Трудоустройство в качестве наёмного работника в таких условиях было возможно. Вот только, с учётом моей предыстории, претендовать на нормальную должность я не мог. А заработок продавца в магазине не покроет даже пени по долгам налоговой. К тому же, для начала я хотел обеспечить себе какую-то опору под ногами. Сложно размышлять о том, как заработать шестьдесят тысяч долларов для выплат государства, когда текущего финансового резерва хватает всего на месяц. Конечно, я мог продать ценные личные вещи. Но для покрытия долгов этого не хватило бы. Только дало бы временное ощущение спокойствия и позволило дальше себя жалеть. Абсолютно бессмысленное времяпровождение.

Убрав банкноты с картой в бумажник, я кликнул по кнопке включения ноутбука. Тот тихо пискнул, начав загружаться, а я мельком оглядел хаос из чемоданов. Убрать их было некуда, а в таком виде они неминуемо напоминали о прошлой жизни, давя на психику. Тем не менее, у меня вышло улыбнуться. Я ещё не сдался. Люди могут начать всё заново и в тридцать пять лет. Отец приехал в Аргентину с сотней баксов в кармане и не зная языка. Решив отправиться к девушке, с которой переписывался при помощи онлайн-переводчика. Да, он был тогда моложе меня сегодняшнего. Но всё-таки смог найти своё место в этой жизни. Правда, жесточайше разругавшись со всеми родственникам, которым не понравился его выбор. Из-за чего я до сих пор ничего не знал о своих родных из России.

Что до многочисленной родни по материнской линии — с ними отношения тоже были сложными. Могу поспорить, большая их часть сейчас оказалась рада моему провалу. Единственный, кто всегда ко мне хорошо относился — дед Фелипе, живущий на ферме подальше от городских страстей. Если приеду — уверен, он без проблем согласится меня приютить. Вот только мы оба не вынесем друг друга дольше пары недель — слишком уж тяжёлый был у него характер. Да и взгромоздиться на шею старика, означало окончательно признать поражение. Мне же хотелось выкарабкаться из этой ямы. Доказать себе и миру, что я ещё чего-то стою.