Это не квартира, в которой ее обитатели намереваются поселиться всерьез и надолго, а перевалочная база, серьезные ценности которой, наверняка, уже тщательно упакованы, а может быть даже отчасти переправлены по разным каналам за границу. Осталось только прихватить главное и дать дёру. Вопрос, стоит ли им позволить удрать? Золотишко-то наверняка награбленное и не исключено, что отчасти в оккупированных территориях СССР. Доминику можно отпустить, пусть летит голышом, а вот абверовцу, как военному преступнику, нечего делать за океаном.

— Господа просят вас к столу! — сообщила горничная, приседая в книксене.

Немецкий у этой девицы безупречный. Баварский диалект. Видать, полкан приволок с собой из Германии, как и шофера. Чувствуется преданность хозяину. Интересно, а слуг будущие супруги тоже с собой возьмут? Вряд ли. В миграционной службе Дяди Сэма тоже не лыком шиты и к немецкоязычным мигрантам во время войны скорее всего проявляют весьма пристальное внимание. Даже если у них есть деньги. Вернее, тем более, если у них есть деньги, ибо во всей Европе деньги сейчас имеются либо у нацистов, либо у тех, кто их финансирует.

Отбросив посторонние мысли, я проследовал за горничной в столовую, где уже восседали мои гостеприимные хозяева. Герр Кипп переоделся в штатское, а пани Радзивилл надела платье, в котором впору на прием к британскому королю отправиться. Я в своих галифе, пуловере и рубашке, выглядел бауэром, пришедшем к помещику с каким-нибудь ходатайством. Тем не менее, я был принят, усажен за стол, накормлен и напоен кофе. Хозяева нарочито неспешно насыщались и вели ничего не значащие разговоры. Видно было, как им не терпится перейти к действительно для них важному.

После завтрака мы переместились в курительную. Было предложено бренди и кубинские сигары. От второго я отказался, а первое принял с благодарностью. Мы с полковником разместились в креслах, а Доминика прилегла на кушетку, в красивой позе. Еще в столовой я поневоле рассмотрел ее новое лицо и сердце мое сжалось от жалости. Конечно, она авантюристка, которая, если того потребуют ее интересы, пристрелит меня и переступит через еще теплый труп, но все равно ведь женщина, которая потеряла свою невероятную красоту в расцвете лет. Я сейчас расплачусь.

— Ну и каков ваш план? — спросил я.

— Прежде всего нам хотелось бы знать, какую плату вы с нас возьмете за услуги, герр Горчакофф?

— Зависит от того, сколько золота вы намереваетесь взять?

— По моим сведениям, в ящиках сто килограммов.

— Тогда двадцать мои.

— Не слишком ли много, герр Горчакофф?

— Нет, если учесть, что у меня есть группа, которая обеспечит не только изъятие груза, но и его доставку к машине. Или вы располагаете кем-то еще, кроме своего шофера, герр Кипп?

Кажется, я попал в точку. Полковник насупился и глубоко затянулся дымом «гаваны». Ситуация была в чем-то даже смешной. Офицер Абвера, который мог приказать любому армейскому фельдфебелю выделить ему хоть целый взвод солдат, в данном случае не мог себе этого позволить, ибо чем меньше будет свидетелей такого рода акции, тем лучше. А быстренько умыкнуть центнер рыжья из железнодорожного вагона, занятие не из легких. Да и из моей группы, как я ее громко назвал, кроме меня положиться можно лишь на Кузьму, Рубина и Яшку, а Злата с Митькой в грузчики не годятся. Да и у них будет своя работа.

— Хорошо, — после мучительной борьбы с жабой, согласился герр Кипп. — Надеюсь, ваши люди умеют держать язык за зубами?

— Во всяком случае — с гестапо и СД дружбы не водят, — откликнулся я. — Для достижения полного доверия, господин полковник, я готов уступить вам пять килограмм в обмен на некоторые интересующие меня сведения.

— Герр Горчакофф, вы забыли, что разговариваете с немецким офицером! — не слишком натурально вспылил тот.

— Вальтер, милый, не лезь в бутылку, — промурчала, словно разнежившаяся кошечка его «невеста».

Полкан резко сдулся. Засопел, не смея поднять на меня глаз.

— Я ни на минуту не забываю, что имею дело с немецким офицером. Я надеюсь лишь на то, что этот офицер твердо решил порвать с оравой лавочников и мясников, захвативших власть в стране Гёте и Шиллера, Баха и Бетховена, Дюрера и Кранаха, Гумбольдта и Рентгена, Бисмарка и Клаузевица…

— Я догадывался, что вы красный, а не белый, — перебил меня абверец. — Теперь я в этом убедился.

— А вам не все равно, какого я цвета? — хмыкнул я.