— Как ты смеешь стоять позади с таким лицом?! Что, по-твоему, ты делаешь?

— Позвольте представиться, — подношу ко лбу правую руку и делаю движение, будто снимаю шляпу. Потом, одновременно с прокручиванием кистью и отставив другую руку в сторону, делаю поклон, скрестив ноги, и вытираю воображаемой шляпой пол.

— Китано Сэйитиро, — выпрямляюсь из ритуального поклона французского мушкетёра, каким его представляли на Одесской киностудии. — Главный и единственный суперзлодей в этой школе, этом городе и в будущем, во всей Японии. С кем имею честь…?

Агент министерства образования класса «разрушитель» с двумя нолями вздыхает, приложив руку ко лбу.

— Ладно. Ты просто напугал меня. Я Хисида Харука из комитета по образованию.

— О! Как раз к вашему комитету у меня скопилось немало вопросов. В частности, почему вы только что говорили о важности японской идентичности, в то время как мы ещё с конца XIX века носим школьную форму западного образца? Вот этот гакуран, — провожу рукой по своему пиджаку, — происходит от прусской военной формы. А женский вариант, — машу рукой в сторону ближайшей одноклассницы, — создан на основе формы британского Королевского флота!

— Это другое! — пытается возразить Харука, но я не даю сбить себя с мысли.

— А теперь, внимание, вопрос. Если министерство образование вообще, и вы в частности, радеете за возврат к японским корням, почему не вернуть школу к форме несуществующего государственного образования, принятого в Японии до контакта с европейскими варварами? Надеть на всех кимоно и раз и навсегда избавиться от тлетворного влияния Запада! Кстати, под это дело можно выгнать все американские базы со святой японской земли и вернуть себе суверенитет. Вы этого хотите? Тогда я вас всецело поддерживаю!

— Ты поэтому рядишься в суперзлодея? Показываешь превосходство американской культуры над японской?!

— Посмотрите на моё лицо, сэнсэй. Кем ещё я могу быть?

— Это да. У меня чуть сердечный приступ не случился. Когда тебя увидела. Ты специально сделал такое страшное лицо?

— Конечно, сэнсэй. Это единственная возможность сделать школьное образование в Японии по-настоящему общедоступным.

— О чём ты вообще говоришь?

— Сэнсэй, вы знакомы с последними научными изысканиями в школьном образовании? Знаете тот эксперимент, где детям сказали, что интеллект зависит от цвета глаз? Детям с голубыми глазами сказали, что они умнее тех и кого глаза карие. В результате голубоглазые стали учиться лучше, а успеваемость детей с карими глазами скатилась вниз. Дети с карими глазами испытывали в школе сильный стресс, а с голубыми считали себя избранными и старались учиться лучше, чтобы не быть похожими на кареглазых.

— Нет, я не знала, — немного растеряна и, явно сбившись с мысли, отвечает Харука.

— Эксперимент длился всего два дня. Потом учительница сообщила, что ошиблась и более умными являются кареглазые. Она думала, что, испытав на себе издевательства привилегированных учеников, бывшие парии проявят к ним снисхождение, когда поменяются местами. Но нет, дети с карими глазами отыгрались на синеглазых за все свои унижения.

— Это жуткий, нацисткой эксперимент!

— Соглашусь, ведь его провели в США в ходе борьбы с расовой дискриминацией. Но для нас интересен только факт зависимости школьной успеваемости ученика от того, кем его считают окружающие — хорошим человеком или плохим. Плохие учатся плохо, а хорошие хорошо. Как вам такое, Хисида Харука?

— И ты хочешь сказать…

— Погодите, я хочу рассказать вам ещё об одном эксперименте. На этот раз на крысах. Вернее, на лаборантах, которые с ними занимались. Учёные разделили одинаковых крыс на две группы и раздали их лаборантам. Лаборантам первой группы сказали, что их крысы отличаются особым умом. А вторым сообщили, что их подопечные показывали наиболее низкие признаки крысиного интеллекта. Обе группы лаборантов должны были научить крыс проходить через лабиринт. Догадываетесь, какая группа продемонстрировала выдающиеся результаты?

— Первая! — явно заинтересовалась Харука. Она даже почти забыла о моей внешности. — Но крысы же не могли понять…

— Крысы не могли. А вот их учителя, вполне. Лаборанты, которые считали своих крыс гениями, учили их с полной самоотдачей и были уверены в успехе своих хвостатых учеников. А учителя, то есть лаборанты из второй группы с самого начала не ждали никаких выдающихся результатов. И в итоге работали строго по инструкции.

— Ох… — до неё явно дошло.

— А теперь представьте, что вместо крыс дети. Одних учителя считают хорошими учениками, а других плохими. Добавьте к этому, что ученики отлично понимают отношение к себе и верят учителям. Тех, кого считают плохими, начинают думать о себе плохо. И наоборот. Объединяя эти два эффекта, получаем резонанс. А теперь скажите, какой главный критерий, по которому учителя в Японии выбирают, каких учеников считать хорошими, а каких плохими?

— Нет…

— Да. Вы только что это продемонстрировали. Учеников с некрасивой внешностью или с более активным поведением, сразу записывают в хулиганы, а детей, полностью подогнанных под шаблон обычного смирного ученика, считают умными и прилежными! А теперь скажите, что остаётся делать ученику, которого учителя записали в хулиганы?

— И ты создал себе внешность самого крутого хулигана, чтобы…?

— Чтобы доказать, что ваша система образования дискриминационна. Посмотрите на мои оценки. Я первый по успеваемости в этой школе. Но все меня оценивают по внешности, а не по моим усилиям или достижениям. Моя цель — доказать, даже под максимальным давлением системы образования, которое испытываю я, что она ошибается, заранее записав меня в дегенераты, и я могу учиться отлично!