— Сергей Петрович, компетентным органам очень важно, что администрация в вашем лице… («администрация» приосанилась)…так ответственно относится к защите своих работников. Это делает вам честь. («Администрация» приосанилась ещё раз). Но этого недостаточно, — продолжил я. — Требуется письменное подтверждение вашей позиции.

Комендант вопросительно посмотрел на меня. Весь его вид говорил о том, что «администрация» готова подтвердить всё необходимое, но не знает, каким образом.

— Требуется положительная характеристика Окуневой, очень положительная, — сказал я обычным своим голосом. — Такая, чтобы хоть завтра — (я подумал, куда бы Зину можно было отправить хоть завтра, и решил от правовой темы далеко не уходить) — в народные заседатели.

Сергей Петрович понятливо закивал головой. Но я сказал ещё не всё.

— Я думаю, вы сами и напишете, но подпись должна быть значительная, кого-нибудь из институтского начальства. И печать чтобы синяя обязательно.

— Конечно, конечно! — Сергей Петрович был готов ринуться писать характеристику немедленно. — А можно я не буду указывать, что это для милиции (комендант замялся), а то мало ли, вопросы пойдут?

Я утвердительно кивнул. Ай да Петрович! Всё понимает. Сам сказал то, что мне было надо. А Петрович разошёлся:

— У меня как раз старенькая машинка есть. Списанная. Надо было уничтожить при списании-то, да что-то там не задалось, так она так у меня и оста…

Тут комендант внезапно захлопнул рот и посмотрел на меня с опаской — заметил я или нет его промашку. Проболтался ведь, старый пень! — Что-то примерно такое было написано на его лице. Разроешиловки[1] на тебя нет, Сергей Петрович, подумал я без злобы. Машинку-то надо было раскурочить, а ты, старый «кусок», по своим армейским привычкам затихарил её — вдруг пригодится? Вот и пригодилась.

Я пожалел коменданта и сделал вид, что ничего не понял. Тот облегчённо выдохнул и развалился на стуле — пронесло!

Напоследок мы договорились о дальнейшем и расстались вполне довольные друг другом. Я мысленно поставил галочку в запланированных делах и перешёл к следующему пункту — Барыкин. Ещё вчера вечером по телефону я высказал ему одну просьбу и надеялся, что он её не заволокитит. Сегодня его смена с шестнадцати часов, значит придёт минут без пятнадцати. Так что поговорить успеем. А пока — к Рябинину.

На моё счастье Борис Михайлович оказался в кабинете один. Я скромно положил свёрток с пальто на стульчик, а бумаги подал ему в руки. Рябинин повертел их в руках, не читая и уставился на меня:

— И что это?

— Это раскрытие пальто. А это оно само. — я указал рукой на стул, где лежал свёрток.

Борис Михайлович оказался как-то не расположен говорить загадками.

— Алексей, я тебе уже говорил, что у меня три дела по краже пальто. Это — которое?

— То самое! — я как-то даже расстроился. Пора бы уже запомнить, каким именно пальто я интересуюсь. — Полетаевой.

— А-а-а, — оживился Рябинин. — Это из-за которого прокуратура вмешалась?

Он не стал обижать меня фразой: «А-а-а, это из-за которого тебя из уголовки выперли?». И на том спасибо.

— Ну, молодец тогда! — совсем буднично похвалил он меня. Отдай всё это Балашову. А уж за статкарточками проследи сам.

— Борис Михайлович, — не отставал я, — у меня ещё просьба. Давай это дело по «семёрке»[2] прекратим…

И не давая ему опомниться, я быстренько объяснил суть дела. Борис Михайлович слегка задумался.

— Говоришь, и характеристики сугубо положительные будут?

— Будут — будут, целых три, не меньше! — успокоил его я.

— А со спецпроверкой что? — продолжал допытываться Рябинин.

— Так это я не знаю. Это надо у Балашова спросить. Он уж по-любому закинул поди. Только я так скажу — тут и без спецпроверки всё ясно: такая курица, как эта Зина Окунева, не может ни при каких обстоятельствах оказаться ранее судимой. Не такой она человек.

Я говорил всё это Рябинину, но не забыл и покритиковать себя, мысленно, конечно: тебя что, старый хрыч (хочется иной раз себя так назвать по старинке), жизнь ничему и не научила? Ты что, не знаешь, что ручаться можно только за себя, да и то не каждый день? И всё-таки…

Следственный начальник был, похоже, того же мнения. Он ещё немного послушал мои горячие слова в защиту «этой дурёхи» и подвёл своё резюме:

— Давай-ка так, друг мой ситный, не кажи гоп, пока не того, сам знаешь, что. Вот пусть Балашов соберёт все материалы, там и посмотрим.

Рябинин, конечно, был прав. Я и сам в подобной ситуации поступил бы так же. Но это было не всё. Михалыч продолжил.

— И вообще, как я смотрю, Лёша, тебя в этом событии как-то слишком много. И «замылил» это преступление — ты, и под прокуратуру попал — ты, и пальто нашёл тоже ты, теперь вот пытаешься отмазать воровку. И это тоже ты. Самому не странно?