— И этого у меня тоже нет, — рычу я.

Это правда. Каспер выбил из меня всю порядочность много лет назад. Или, может быть, у меня ее никогда и не было. В любом случае, любая мягкость или доброта, с которыми я родился, — давно исчезли.

Теперь я такой. И не знаю, как быть кем-то другим.

Гнев вспыхивает на лице Фреи, когда она выставляет подбородок в мою сторону.

— Ты не можешь врываться в мою жизнь, играть с моей головой, а потом просто уходить, когда тебе удобно.

Ее грудь вздымается, когда она смотрит на меня. Я хочу заставить ее замолчать поцелуем, заставить перестать говорить и бросать мои собственные слабости мне в лицо. Но я не могу. Еще нет.

— Я больше не буду этого делать, Мал, — говорит она, ее голос срывается. — Я просто не могу больше терпеть эти качели с тобой.

Фрея вырывается от меня, разворачивается и уходит в ночь.

Я не знаю, как остановить ее. Не знаю, как это исправить. Поэтому вместо этого я делаю то, что всегда делаю.

Подливаю масла в огонь и, вероятно, делаю все еще хуже.

За несколько шагов снова настигаю ее, хватая за руку и разворачивая лицом к себе.

— Не уходи от меня, — рычу я, моя хватка на ее руке усиливается.

Она дергает рукой, пытаясь вырваться, но я притягиваю ее ближе, прижимая к холодным кирпичам стены переулка. Ее грудь быстро поднимается и опускается, когда она смотрит на меня дикими, злыми глазами.

— Я не отпущу тебя, — рычу я, мой голос низкий и опасный. — Не сейчас. Никогда.

Ее глаза расширяются, но она ничего не говорит. Воздух между нами заряжен, электрический, напряжение трещит, как живой провод, готовый порваться.

— Ты моя, — рычу я, мои губы касаются ее уха, мой голос грубый шепот. — И я никогда не позволю тебе забыть это.

Пульс Фреи учащается под моим прикосновением, ее руки поднимаются, но затем останавливаются, упираясь в мою грудь, словно она не может решить, оттолкнуть меня или притянуть ближе. Ее дыхание прерывистое, губы приоткрыты, когда она смотрит на меня, ее глаза широкие и дикие.

— Я ненавижу тебя, — шепчет она, ее голос дрожит.

Я усмехаюсь, наклоняясь ближе, мои губы касаются ее шеи.

— Нет, не ненавидишь.

Она дрожит, ее тело реагирует на мое прикосновение, даже когда ее разум борется с этим. Я чувствую конфликт, бушующий внутри нее, то, как она разрывается.

И мне это нравится.

Мне нравится хаос, который я вызываю в ее крови.

— Отпусти меня, — шепчет она. Слова слабые, едва ли протест.

Я сжимаю хватку на ее бедрах, притягивая ближе, пока между нами не остается пространства.

— Нет.

Ее дыхание замирает в горле, когда она смотрит на меня широкими, дикими глазами. Она ненавидит меня. Я знаю это. Но она хочет меня так же сильно.

Это то, что сводит меня с ума и делает это таким захватывающим, таким опасным.

Я наклоняюсь, мои губы касаются ее, грубый шепот вырывается из моего рта.

— Ты моя, Фрея.

И затем я целую ее.

Это не нежно. Не мягко. Это властный, отчаянный поцелуй, который заявляет на нее права и напоминает, кому она принадлежит. Ее руки хватаются за мою рубашку, притягивая ближе, и на мгновение мы теряемся в хаосе друг друга, в ярости и страсти, горящей между нами.

Когда я отстраняюсь, глядя на ее раскрасневшееся лицо и дрожащие губы, в ее глазах мелькает что-то еще — что-то уязвимое и сломанное.

— Ты ушел, — снова шепчет она, ее голос тихий.

Слова бьют меня сильнее, чем я ожидал. На мгновение ярость внутри меня стихает. Я смотрю на нее, моя грудь сжимается от чего-то, что я не хочу называть и не могу позволить себе чувствовать.

— Но я вернулся, — грубо бормочу я.

Она смотрит на меня, ее глаза ищут ответа в моих, и все замирает. Гнев, желание, хаос — все это исчезает, оставляя только нас двоих, стоящих в переулке, цепляющихся друг за друга, словно мы единственное, что удерживает нас от разрушения.

Но я знаю лучше.

Это не то, что можно исправить словами или поцелуями. Это что-то более темное и гораздо более опасное.

Я не могу спасти ее от себя.

Но я также не могу отпустить ее.

Так что… я не отпускаю.

Целую ее снова, сильнее. На этот раз она отстраняется, вырываясь из моей хватки с задыхающимся вздохом.

— С этим покончено, Мал, — выпаливает она, ее голос дрожит от ярости. — Это… что-то… между нами. Все кончено.