– С чего бы это?

– Слишком много лишних вопросов. Хочешь свободу? Вот она, – взмахнул папкой отец. – Подписывай, и так уж и быть – живи свою жизнь сама. Обещаю не вмешиваться и не лезть к тебе со своими, – поджал губы, выплюнув недовольно, – указами.

– Ч-что там? – от волнения я, как обычно, начала заикаться, шаря глазами по номеру. Выигрывая время, соображая, что бы придумать…

Как бы…

И тут глаза зацепились за напольную вазу с декоративными цветами. Один шаг, и я могла бы до нее дотянуться. Дело осложняло платье и каблуки, но это лучше, чем ничего, правда? Ведь вполне очевидно, что просто так отсюда я не выйду. Не выпустит.

– Если не подпишешь, то силой затолкаю в машину и верну домой. Мачеха с сестрами по тебе “ужасно соскучились”, – словно мысли мои прочитав, ехидно улыбнулся отец.

– Что за документы?

– Какая тебе разница, – рыкнул отец. – Две закорючки, и можешь быть свободна. Мне такие испорченные гены рядом не нужны.

Вот, значит, как?!

Гены испорченные?!

Я вспыхнула вмиг. Как факел! Рассвирепела и не сдержала горькой усмешки.

– Ничего я не буду подписывать! – практически выплюнула отцу в лицо, – я не собираюсь играть в твои грязные игры, – бросила, сверля его яростным взглядом. – И ввязаться в твои махинации я тоже не собираюсь!

Уже примерялась и готовилась к прыжку в сторону вазы, когда краем глаза заметила мельтешение за спиной отца. Из-за угла высунулась любопытная моська Ники. Судя по взгляду, нахмуренным бровям и надутым щечкам, ей Олег Граф совершенно не понравился, и я была с ней солидарна!

– А я тебя не прошу, а приказываю, если ты еще не поняла. Анфиса, не тяни! – бросил на кофейный столик папку отец, а следом за ней и ручку, которую рванул из нагрудного кармана пиджака. – Подписывай, я сказал! По-хорошему.

Ага.

Да-да, щас!

Разбежалась: волосы назад.

– Я уже сказала, я ничего не буду подписывать. Тем более, вслепую! Хочешь повесить на меня свои долги? Обязанности? Ищи другую дуру! У тебя целых две малолетних пигалицы, ими будешь командовать!

– Осмелела, я смотрю? – дернул меня за руку отец, да так ощутимо, вышибая дух, что перед глазами мушки заплясали.

– Не трогай меня! Осмелела. Да! – задрала нос и, улучив момент, пока папенька отвернулся, стрельнула глазами в сторону папки и махнула Нике ладошкой из-за спины “родственничка”. Мелочь была ужасно сообразительна и, деловито кивнув, подхватила подол своего пышного платья, вышла из-за угла, сказав:

– Дласте, дяденька!

Отец растерянно крутанулся, оборачиваясь, но руку мою так и не отпустил. Рыкнул:

– Уйди отсюда, ребенок!

Но не на ту напал. Доминика не подумала даже с места сдвинуться.

– Фу, как невезливо, – сморщила носик принцесса. – Бубля говолит, сто везливый человек всегда долзен говолить: здлавствуй, спасибо и позалуйста. А иначе это плямо моветун.

– Моветон, – кивнула я и прикусила губу, сдерживая рвущийся наружу смех. Второй рукой пробралась отцу за спину, цепляясь пальцами за его пиджак. Чтобы в случае чего, хотя бы на доли секунды, но задержать его.

– Деточка, моветон – это лезть в разговоры взрослых, когда тебя не спрашивают. А ну, брысь!

– Я вам не коска! – надула губы Доминика. – Вы злой!

– Это я еще добрый. Не зли меня, ребенок, пойти прочь к своим родителям. По-хорошему прошу!

– Не могу, – пожала плечами Доминика, сложив ручки за спиной. С диадемой на голове и царской осанкой, прогуливаясь неторопливо по номеру, подбираясь ближе к кофейному столику, на котором все еще тоскливо лежала памятная папка.

– Это почему это?

– Папочка уехал. И он лугается, если я хозу по отелю одна.

– Но сюда же ты как-то пришла? Как? – кажется, отвлекающий маневр на отца подействовал как нельзя лучше. Он уже и думать забыл про документы и отпустил мою руку, наблюдая за принцессой.

– Как-как?! Нозками! – топнула каблучком туфельки Ника. – Дяденька, вы еще и глупый, оказывается.

Господи, когда все это закончится, я ее расцелую и затискаю!

Я уже в открытую лыбилась, а отец зеленел, бледнел, краснел и, в конце концов, грозно рявкнул:

– Вон отсюда!

Я машинально вздрогнула и насупилась.

– Не рычи на ребенка! – зашипела на отца, а вот Нику совсем не проняло рычание Олега Георгиевича. Она подошла к нам и, задрав взгляд снизу вверх, с ангельской улыбкой пропела:

– Кто последний, тот дулак!

– Что это значит?!

Но ответом отцу послужил удар маленькой проказницы каблуком в ботинок.

– У-у-уй! Дьявол! – скрючился папа с выражением вселенской боли на лице, скача на одной ноге.

– Вообсе-то я челтенок! – возразила дерзкая мартышка.