— Думаю в особняке ему все же будет лучше.

— Хорошо. Но с завтрашнего дня я обязательно приставлю за ним охрану. Сегодня вручаю вам ученого под личную ответственность.

Я кивнул и хотел уже выйти из кабинета, когда адмирал окликнул:

— Постойте, мистер Мельбурн. Как вам показался капитан Шепард?

— Он довольно толковый малый. Во время боя вел себя грамотно и хладнокровно.

— Вас не смущает, что он капитан всего в двадцать восемь лет?

— Шепард вполне достоин быть капитаном. Возможно ему слегка не достает жесткости… я имею в виду допрос французского капитана.

— Жесткости или жестокости? Мы должны уважать права военнопленных. Капитаном Лафушо займутся специалисты. Идите отдыхать, мистер Мельбурн. Кстати, чтобы между нами не было недомолвок, знайте — Джон Шепард — сын моей кузены. Не скрою, ваши слова о Джоне — согрели мою душу.

Пока улаживали дела на военно-морской базе, уже окончательно стемнело. В особняк мы отправились вместе с Грегори Добсоном. Хоть на вечер все же удалось отвязаться от навязчивого майора Киркланда.

Ученый удивленно осмотрелся в доме:

— У вас шикарный особняк, мистер Мельбурн.

— Предлагаю вам пока пожить в моем особняке. Все лучше, чем на Военно-морской базе. Разрешение у адмирала Остина я уже получил.

— А у сэра Генри?

— Не волнуйтесь. Все будет улажено. Единственный недостаток — теперь с вами постоянно будет охрана. Но это для вашей же безопасности.

Ученый вздохнул:

— Если бы только вы знали, как я устал за последнее время… устал от постоянного контроля.

— Сейчас идет война, потом будет значительно легче.

— Я так не думаю.

— Отдохните. Я приготовлю кофе и что-нибудь перекусить.

Но через полчаса, когда я вернулся в гостиную, ученый уже спал прямо в кресле. Я осторожно переложил Добсона на диванчик и хотел уже подняться к себе, как вдруг вспомнил о корреспонденции.

В почтовом ящике лежал свежий номер «Таймс» и письмо от дядюшки. Редкиф с недавних пор присылал зашифрованные письма, если требовалось срочно обменяться информацией. Когда я расшифровал письмо, получился следующий текст: «Положение очень серьезное. Придется идти на прямую вербовку Добсона, времени совершено нет. В Генштабе настаивают о перевозке ученого в Петербург и о вашем возвращении»

Я сразу сжег письмо. Идти на прямую вербовку всегда опасно. Но похоже, выбора действительно нет. Но почему Генштаб настаивает на моем возвращении и почему ни слова не сказано о Разумовском?

Даже выпив двойную порцию кофе, я почувствовал сильную усталость и вскоре вырубился, едва голова коснулась подушки.

Утром я встал пораньше и приготовил яичницу с ветчиной, заварил крепкий душистый чай. Грегори Добсон спустился к завтраку отдохнувшим и посвежевшим.

— Доброе утро, мистер Мельбурн! Послушайте, а где же ваша прислуга?

Я рассмеялся.

— Мистер Добсон, в последнее время мне приходится жить на три дома. В основном, в Лондоне. Здесь у меня просто временное пристанище. Так что с удовольствием вверяю вам эти апартаменты.

— В самом деле?

— Конечно.

— Пожалуй, с удовольствием приму ваше предложение. Осталось только найти грума, чтобы добираться на военно-морскую базу.

— Не волнуйтесь. Я обеспечу вас и грумом, и экипажем. Даже подыщу прислугу. Берите приборы, иначе яичница скоро остынет.

— Вы так добры, мистер Мельбурн…

— Кстати, сегодня у вас выходной. Можете никуда не торопится…

— Вы серьезно? — удивился Добсон.– Знаете, у меня не было выходных почти три месяца… к тому же недавнее событие у мыса Луп-Хед потрясло меня до глубины души. Вы так и не выяснили, кто были эти пираты?

— Вооруженные наемники. Но кто за ними стоит — еще предстоит выяснить.

Добсон стал ловко орудовать вилкой, поглощая завтрак.

Я разлил чай по бокалам и как бы невзначай спросил:

— Мистер Добсон, вчера вы сказали, что устали от постоянного контроля.

— Возможно мне и не стоило этого говорить… но ваша личность располагает к искреннему разговору, Джеймс. Можно я буду называть вас по имени?

— Конечно.

— Вы отличаетесь от остальных британских офицеров.

— Вы же прекрасно знаете, что офицером я стал относительно недавно.

— Да…– рассеяно произнес ученый. — Я прекрасно помню ваш первый визит в декабре прошлого года, тогда я еще жил на судне. Так вот… чрезвычайно трудно творить, а я считаю себя в некотором роде изобретателем и творцом, находясь практически в тюрьме. Любой творческий человек со временем начинает выгорать… надеюсь вы меня понимаете?