В этот день в воскресенье 10 марта в Москве были почти все члены Политбюро. Не было Романова, который — и это очень интересный вопрос кто надоумил бывшего хозяина Ленинграда отлучиться в столь сложный момент — отдыхал на Куршской косе. Не было Щербицкого и Кунаева, глава КазССР летел из своей столицы, а Владимир Васильевич и вовсе был в США и успеть к голосованию шансов практически не имел.

На собранном мною в 9 вечера «предварительном» заседании Политбюро присутствовали Громыко, Воротников, Соломенцев, Алиев, Тихонов, Гришин и я. Это из непосредственно членов Политбюро, плюс тут были кандидаты в члены и секретари ЦК. И собственно расклад был уже ясен фактически всем присутствующим.

При теоретическом голосовании в полном составе у меня было пять голосов и пять могли проголосовать против. За меня были Громыко, Воротников, Соломенцев и Алиев — последний с оговорками, но скорее «да» чем «нет». У группы «оппозиции» основной проблемой было то, что главного кандидата они между собой определить так и не смогли. На пост генерального теоретически могли претендовать и Гришин, и Романов и Щербицкий и даже Тихонов, который был старшим из членов Политбюро и на этом основании чувствовал свой авторитет. Разве что Кунаев совершенно точно тут шансов не имел и даже не пытался дергаться.

Одновременно с этим большая часть кандидатов и секретарей ЦК была однозначно за меня. Там сидели «молодые волки» — ха-ха молодые, по шестьдесят лет, юнцы совсем — которые видели в моем избрании шанс столкнуть стариков и самим пролезть на верхушку власти. Избрание же условного Тихонова в свою очередь наоборот продолжило бы тренд на устаревание Политбюро, закрывая таким образом следующему поколению путь на вершину еще лет на пять-семь

— Товарищи, — первым слово взял Громыко как один из патриархов советской политики. — Смерть Константина Устиновича — это большая для нас всех и всего советского народа утрата, однако государство не может существовать без руководства. Предлагаю согласовать позиции и обсудить кандидатов на этот пост.

— Подожди, Андрей Андреевич, — встрял Гришин, — тут не все собрались, не хватает Кунаева, Щербицкого, Романов задерживается.

(Гришин В. В.)

Историю с тем, что Романов узнав о смерти Черненко торопился в Москву, но улетел из Прибалтики с большим трудом из-за плохой погоды, я знал. Там вроде бы Романову пришлось чуть ли не угрожать пилотам, чтобы они взлетали в грозу и имелся немалый шанс просто не долететь. Поэтому я немного подсуетился и заранее позвонив — звонил не я лично, но разница тут не большая — в авиадиспечерскую службу предупредил о желательности некоторой задержки Романова. Мол ничего незаконного, наоборот, если погода не позволяет лететь, то нарушать инструкции я категорически запрещаю. В итоге Романов смог прилететь только днем в понедельник, когда все было уже закончено.

(Романов Г. В.)

— Так мы и не голосуем, пока Виктор Васильевич. Просто обсуждаем. Я вот предлагаю выдвинуть на пост Генерального секретаря Михаила Сергеевича Горбачева. Считаю, что стране и партии нужны более молодые лица, — продолжил свою линию Громыко и принялся дальше расписывать мои достоинства. Что мол ответственный, проявить себя успел с лучшей стороны, что энергичный, что к людям относится хорошо ну все в таком роде.

Сразу после Громыко выступили и остальные члены моей команды из состава Политбюро, за ними кандидаты и секретари ЦК. Там далеко не все так уж меня любили поголовно, но зато отлично умели держать нос по ветру.

Фактическую точку в обсуждении поставил Чебриков заявив всем заинтересованным сторонам без доли сомнения.

(Чебриков В. М.)

— Комитет поддерживает товарища Горбачева. Мнение комитета — это мнение всего советского народа, — против такого заявления главы КГБ противопоставить что-то было сложно. Особенно когда не чувствуешь за собой силы.

Председателя КГБ, узнал я, заглянув в память Горби, реципиент купил обещанием введения его в Политбюро в качестве полноправного члена. Вполне честная сделка, можно сказать.

Говорят, любой вопрос содержит в себе половину ответа, так вот вопрос о генеральном секретаре, поставленный на повестку дня главой советского МИДа, содержал в себе ответ на сто процентов. Все выглядело настолько однозначно, что даже Гришин с Тихоновым были вынуждены примкнуть к большинству и согласиться с тем, что никакую иную кандидатуру на пост Генсека нет смысла даже рассматривать. Представляю, что творилось у них в душе в этот момент, напряжение в комнате в этот момент можно было резать ножом. А учитывая еще и привычку местных партийцев курить на рабочем месте, атмосфера и вовсе получилась специфическая.

Разошлись в итоге уже за полночь с тем, чтобы собраться опять утром следующего дня уже в более расширенном составе и проголосовать официально, «под протокол». Я и вовсе никуда не поехал, остался в Кремле, принял душ, отправил охрану домой за сменной одеждой — выслушал по телефону претензию «жены» о том, что не отзвонился и не «отчитался» о собрании — и завалился отдыхать.

Спал плохо, подорвался с первыми лучами — в голове туман, мысли путаются, но валяться дальше не могу, — умылся, побрился, переоделся и приготовился встречать вновь съезжающихся в это средоточие коммунистической власти политиков.