– Да никто меня на болото не посылал, – говорит Сабуро. – Меня вообще-то жениться послали.

Поглядел на него Змей Горыныч и только вздохнул тяжелешенько.

– Не женись, – говорит, – на мне, Иван-царевич. Я тебе еще пригожусь.

– Да я, достопочтенный Рю-сама, даже и не думал…

– Оно и видно, что не думал. А не то бы смекнул – ну, какой я тебе, к шуту, сама? Это вот она – сама, – говорит Змей да на кицуне кивает. – А вот ты, к примеру – сам. И я – сам. Хотя я, наверное, все-таки сами. Трое ведь меня. Три богатыря было – а оно вон как обернулось…

Кицуне и слова не примолвила. Знай себе молчит да усмехается. И ресницами хлоп-хлоп. А Сабуро все ж таки любопытно. Вот он и решился.

– Как же это, – спрашивает, – достопочтенный Рю-сами, из трех богатырей вы вдруг получились?

– Да как-как, – средняя голова говорит. – Сообразили на троих. Вот теперь и до веку нам на троих соображать.

– Бились мы с один колдуном могучим, – левая голова сказывает, – целую рать он на нас навел. Много крови пролилось, покуда извели мы ее. А как одолели мы колдуна, ну так в горле пересохло, никакого спасу нет. А у колдуна в погребах бочонок был заветный. Ну, мы его и того… оприходовали. На троих. А наутро проснулись – глядь, а мы уже и не мы, а зеленый змей.

– А главная беда, – правая голова печалится, – что не сумели мы своего горя потаить. Вот не поверишь, Иван-царевич – совсем девки одолели, изводу на них нет! Они ведь, дурехи, сказок наслушаются, так у них на семь бед один ответ: поцеловать в уста сахарные, так все само собой и образуется. Так табунами и лезут! И только зазевайся – тут же чмокнут! Не успеешь от одной губы утереть, другая из кустов лезет! Ты от нее бежать, а на дороге третья в засаде сидит. Хоть под землю заройся – а тебя уж четвертая поджидает. И у всех один сказ – давай, мол, целуйся, я ж из тебя, зеленого, живо человека сделаю. Сделает, как же! Ни днем от них покоя, ни ночью. Только-только я от них улизнул, а тут ты. Ну, я грешным делом и подумал, что тоже целоваться.

– Успокойтесь, достопочтенный Рю-сами, – отвечает Сабуро. – Не буду я вас целовать, честное самурайское.

– И лисичка твоя тоже не будет? – спрашивает Змей Горыныч, а сам этак опасливо на кицуне косится.

– Не будет, – говорит тут кицуне, – даже и не надейтесь. Вы тут что себе выдумали? Я лисица порядочная, с малознакомыми драконами не целуюсь.

Тут Змей Горыныч повеселел.

– Ну, – говорит, – уважили так уважили. Раз вы на мне жениться не будете и целовать не станете, я вам за такое добро отслужу! Чего вам надобно?

Так ведь ясное дело – невесту надобно. Раз уж Змей Горыныч стрелу подобрал – ему невесту и искать.

– Дело нелегкое, – призадумался Змей. – Хорошую невесту не враз сыщешь. Разве, может, в дальних краях…

Пригорюнился царевич.

– Эх, – говорит, – опять по дорогам бродить, ноги бить. Я уж столько путей обошел, через всякий лес продирался, на всякую яму карабкался…

– Это как, – дивится Змей, – на яму – и вдруг карабаться? Яма – она ведь на то и яма, чтобы в нее падать, а карабкаться на нее никак невозможно.

– Да нет, – успокаивает кицуне, – все верно. Просто по-нашему «яма» – это гора.

– Дивны края ваши, – говорит Змей. – Что ни гора, то яма…

А Сабуро и дела нет. Он знай на кицуне косится: вдруг да сжалится и отнесет его в дальние края? А та догадалась и аж хвостами всплеснула от возмущения. Всеми девятью.

– Ни-ни, – говорит. – Даже и не надейся. И так уже чуть мне хвост не повыдергал. Второй раз не потащу. Я лисица, а не пассажирский транспорт. Вот пусть тебя Рю-сами несет, коли охота.

А тому, ясное дело, тоже неохота: сам царевич, да еще доспех самурайский впридачу – тяжелехонько!

– Постой, – говорит, – Иван-царевич! Зачем тебя таскать? Сам поедешь. Я тебе коня своего богатырского подарю. Вот ей-слово, подарю! Хороший конь, крепкий, за троих сдюжит. Но и норову у него тоже на троих…

Сабуро и смекает.

– Так он что – тоже… сообразил?

– Тоже, – вздыхает Змей. – А ты как думал? Слыхал ведь, как говорят люди – «пьет, как конь»?

– И он теперь тоже… трехголовый?

Змей в ответ головами помотал.

– Не трехголовый он. Троекратный. Да ты сам увидишь.

Свистнул Змей Горыныч тремя посвистами богатырскими – и явился на зов троекратный конь Сивка-Бурка-вещий-Каурка. Бежит – земля дрожит, дышит – огнем пышет. А сам из масти в масть, что ни шаг, переменяется. Вот только был сивый – а уже и бурый, еще шаг ступил – каурым сделался.

Сабуро-царевич аж рот разинул.

– Ой, – говорит, – какой кавай… то есть какой коняй… в смысле – какая лошадь…